Архимандрит Алипий (Воронов): лучшая защита — наступление

24.09.2019

Сочинения

Некролог «Иеросхимонах Михаил». ЖМП, июнь 1962
«Где сокровища Печорского монастыря», газета «Советская культура», 5 октября 1968
«Преподобномученик Корнилий, игумен Печерский». ЖМП, 1970
«Древние фрески Псково-Печерского монастыря». ЖМП, 1970
Некролог «Епископ Иоанникий». ЖМП, 1970

В году издательством Сретенского монастыря впервые выпущен сборник проповедей архимандрита Алипия.

Награды

Церковные

наперсный крест (25 октября 1951)
наперсный крест с украшениями (8 октября 1953)
патриаршая грамота (21 февраля 1954, за работы в Лукино)
благодарность (11 февраля 1955, за ценный дар в церковно-археологический кабинет – икону св. Николая кон. XVI века).
патриаршая грамота (23 марта 1963)
орден Христа Спасителя и крест II степени (11 июля 1963, награждён Антиохийским Патриархом Феодосием)
орден святого князя Владимира III степени (26 ноября 1963)
право служить Литургию с отверстыми Царскими вратами до запричастного стиха (1966).
орден святого князя Владимира II степени (27 августа 1973)
наперсный крест с украшениями (9 сентября 1973)

Светские

премирован за хорошие показатели в работе в сумме 100 рублей (4 ноября 1940, завод 58).
медаль «За боевые заслуги» (15 октября 1944)
знак «Гвардия» (15 апреля 1945)
орден Красной Звезды (8 июля 1945)
медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне» (10 июля 1946)
медаль «За взятие Берлина» (8 января 1947)
медаль «За освобождение Праги» (10 февраля 1947)
медаль «В память 850-летия Москвы» (17 сентября 1948)
юбилейная медаль «20 лет победы в Великой Отечественной войне» (1 декабря 1966)
юбилейная медаль «50 лет Вооруженных Сил СССР» (28 ноября 1969)
юбилейная медаль «25 лет победы в Великой Отечественной войне» (1970)
памятный знак «Народное ополчение Ленинграда» (30 ноября 1971)
знак «Ветеран 4-й Гвардейской танковой армии» (1972)

Литература

Сайт об архимандрите Алипии (Воронове)

Использованные материалы

Страница на сайте Псково-Печерского монастыря

Ямщиков С. Мой Псков. Псков, 2003 - 352 c.

В книге Сергея Владимировича Алексеева «Иконописцы Святой Руси» есть глава, посвященная первому русскому иконописцу. В частности там говорится следующее: «В Ближних пещерах древней Киево-Печерской лавры покоятся мощи преподобного Алипия, которого по праву считают родоначальником всех русских иконописцев. И хотя до настоящего времени не дошла ни одна из икон, о которой с полной достоверностью можно сказать, что она принадлежит кисти преподобного, жизнь и служение святого являются образцом для всех последующих поколений изографов». В 20 веке прп. Алипий стал небесным покровителем художника Ивана Михайловича Воронова, принявшего 28 августа 1950 года постриг с именем знаменитого иконописца Киево-Печерского. Спустя 9 лет отец Алипий станет наместником Псково-Печерского монастыря, и до 1975 года он будет защищать обитель от закрытия. Об этом рассказывает книга, которую сегодня мы предлагаем вашему вниманию. Она называется - «Защитник святой обители».

Наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий известен как великий подвижник, иконописец, художник, строитель монастыря и реставратор, восстановивший обитель из руин. Его называли Великим Наместником, а сам он называл себя «советским архимандритом». С 1959 по 1975 год он возглавлял святую Псково-Печерскую обитель и защищал ее от властей. Рассказы о том, как это происходило, и составили эту книгу. Кроме того, автор-составитель книги рассказывает вкратце и удивительную биографию батюшки. А в предисловии редактор приводит свою небольшую историю, связанную с монастырем и архимандритом Алипием. Вот что он пишет:

«Часть моей жизни сокровенным образом была связана с Псково-Печерским монастырем. Я приезжал сюда еще ребенком в советское время на экскурсии, когда не имел и крупинки знаний ни о Спасителе, ни о Святой Церкви. Все мои познания крутились вокруг суетливых забот бабушки красить яйца и печь кулич в определен-ный день года и рассказов взрослых во время празднования Нового года о каком-то Рождестве, что в общем, как мне тогда казалось, было одним и тем же. Пожалуй, что и все. Но со временем все больше и боль-ше невольно я обрастал невидимыми связями с этой святой обителью под-вижников и духовных старцев. Слов-но поднимаясь из темного подвала по лестнице к светлому выходу, я шаг за шагом стал понемногу познавать это место.

Встречи с «экзотически-ми» в то время монахами, бурные дискуссии с ними, первые выводы. И вот я, студент второго курса, еще не кре-щеный и жутко гордый еду сюда впер-вые «пожить». И эти три дня жизни в общей для всех трудников комнате откроют мне новый мир. И душа пожелает креститься. Здесь же впервые я услышал это странное и какое-то цветочное имя — Алипий. Со временем мои познания об этом загадочном человеке расширялись. Не-большие статьи, воспоминания совре-менников все больше и больше открывали для меня эту личность. Возмож-но было в ней что-то от моего деда, старого фронтовика, который и сам когда-то освобождал эти места от фашистов. Этот прямой, нелукавый и отважный ум батюшки, большое любящее сердце, ответственность за людей и порученное дело очень напоминали мне и моего старика.

И хотя мой дед был простым коммунистом, но, знаете, это была честная вера человека во что-то светлое. Пройдя шесть лет войны и три года послевоенной службы, пострадав от репрессий сталинского режима, он все равно оставался честным коммунистом. Как тут не вспомнить отца Алипия, который сам себя называл «советским» архимандритом. И еще одна маленькая деталь: они оба родились в 1914 году. И как жаль, что не успел мой дед открыть в себе Бога, не успел войти в лоно Церкви. Но есть во мне глубокая уверенность, что молитвенно предстоит сейчас в мире Горнем солдат архимандрит Алипий за всех таких простых и честных воинов, прошед-ших через тяжелейшие испытания двадцатого века и лишения войны, но оставшихся людьми».

Почему автор называет батюшку Алипия солдатом, можно узнать из биографии. Как говорится в книге, «на фронт Ивана Воронова призвали 21 февраля 1942 года. С собой в вещь-мешок он положил этюдник с красками. В свободное время между сражениями не прерывал своего занятия живописью. Остались воспоминания, где архимандрит рассказы-вал, что продвигаясь с линией фронта, он успевал реставрировать иконы у местных жителей и кормил целое под-разделение теми продуктами, которые ему дарили за хорошую работу. За год Иван Воронов создал несколько этю-дов и картин, несколько альбомов «боевых эпизодов». И уже в 1943 году первые фронтовые работы мастера экспонировались в нескольких музеях СССР.

Иван Воронов прошел путь от Москвы до Берлина в составе Четвертой танковой армии. Он принимал участие во многих боевых операциях на Центральном, Западном, Брянском и Первом Украинском фронтах. Бог хранил будущего архимандрита, он не получил ни одного ранения или контузии. За участие в боях Воронов был награжден медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Праги», орденом Красной Звезды и знаком «Гвардия». Всего же художник-солдат получил 76 боевых наград и поощрений. Война оставила неизгладимый след в душе Ивана Воронова: «Война была настолько страшной, что я дал слово Богу, что если в этой страшной битве выживу, то обязательно уйду в монастырь». Став монахом Алипием, архимандритом Псково-Печерской обители, он в своих проповедях неоднократно обращался к военной тематике, часто вспоминал о войне.

С войны Иван Михайлович вернулся знаменитым художником. Но карьера светского живописца не привлекала его. Вот его воспоминания: «В 1948 году, работая на пленэре в Троице-Сергиевой Лавре под Москвой, я был покорен красотой и своеобразием этого места, сначала как художник, а затем и как насельник Лавры, и решил посвятить себя служению Лавре навсегда». На поступление в Троице-Сергиеву Лавру его родная мать благословила иконой Божией Матери «Утоли моя печали», сказав: «Матерь Божия, пусть он будет беспечальным». И благословение родной матери он увидел действенным. Нареченный при постриге именем знаменитого иконописца, отец Алипий посмотрел в Календарь и прочитал перевод своего нового имени: «беспечальный». Поэтому, когда его по телефону пытались пугать представители властей, он отвечал: «Учтите, я — Алипий — беспечальный». И как его небесный покровитель, отец Алипий тоже был иконописцем.

Благодаря отцу Алипию, его смелому и сильному слову, Псково-Печерская обитель стала единственным русским монастырем, который никогда не закрывался. Много воспоминаний осталось о том противостоянии безбожного государственного аппарата и истинного защитника святой обители, родного Псково-Печерского монастыря. Бла-годаря записям прихожан, рассказам монахов и близких батюшке людей мы можем сегодня окунуться в ту мрачную обстановку гонения и пока-зать, как отражал отец Алипий нападения властей. Вот, к примеру, что вспоминает митрополит Тихон (Шевкунов): «Господь не любит боязливых. Этот духовный закон как-то открыл мне отец Рафаил. А ему, в свою очередь, поведал о нем отец Алипий. В одной из проповедей он говорил: «Мне приходилось быть очевидцем, как на войне некоторые, боясь голодной смерти, брали с собой на спину мешки с сухарями, чтобы продлить свою жизнь, а не сражаться с врагом; и эти люди погибали со своими сухарями и не видели многих дней. А те, которые снимали гимнастерки и сражались с врагом, оставались живы».

Однажды, когда в очередной раз пришли требовать закрытия монастыря, отец Алипий без обиняков объявил: «У меня половина братии — фронтовики. Мы вооружены, будем сражаться до последнего патрона. Посмотрите на монастырь — какая здесь дислокация. Танки не пройдут. Вы сможете нас взять только с неба, авиацией. Но едва лишь первый самолет появится над монастырем, через несколько минут об этом будет рассказано всему миру по «Голосу Америки». Так что думайте сами!» Не могу сказать, - говорит владыка Тихон, - какие арсеналы хранились в монастыре. Скорее всего, это была военная хитрость Великого Наместника, его очередная грозная шутка. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. В те годы братия обители, несомненно, представляла собой особое зрелище — больше половины монахов были орденоносцами и ветеранами Великой Отечественной войны. Другая часть — и тоже немалая — прошла сталинские лагеря. Третьи испытали и то, и другое». О том, как еще эта мужественная братия во главе со своим наместником защищала монастырь, читайте на страницах этой небольшой книги.

В завершение программы хочется отметить, что все-таки главным в жизни отца Алипия, по его собственным словам, была любовь. Она-то и являлась его непобедимым и непостижимым для мира оружием. «Любовь, — говорил Великий Наместник, — есть высшая молитва. Если молитва — царица добродетелей, то христианская любовь — Бог, ибо Бог и есть Любовь... Смотрите на мир только сквозь призму любви, и все ваши проблемы уйдут: внутри себя вы увидите Царствие Божие, в человеке — икону, в земной красоте — тень райской жизни. Вы возразите, что любить врагов невозможно. Вспомните, что Иисус Христос сказал нам: “Все, что сделали вы людям, то сделали Мне”. Запишите эти слова золотыми буквами на скрижалях ваших сердец, запишите и повесьте рядом с иконой и читайте их каждый день». Этими словами архимандрита Алипия (Воронова) мы и завершим нашу программу.

Пройдя всю войну с 1942 года и до Берлина, он стал монахом. Уже на посту настоятеля одного из последних незакрытых русских монастырей он дал бой многократно превосходящему противнику. Дал бой и победил. Герои «крепких орешков» – смешные мальчики по сравнению с русским витязем в черной одежде.

Иван Михайлович Воронов, будущий архимандрит и иконописец, родился в 1914 г. бедной крестьянской семье в деревне Торчиха Московской губернии. По окончании сельской школы в 1926 году переехал жить и учиться в Москву к отцу и старшему брату. По окончании девятилетки два года жил в деревне, ухаживая за больной матерью. В 1932 году начал работать на Метрострое, учился в вечерней студии при Московском союзе художников. А в 1936 году Воронов поступил в изостудию, организованную ВЦСПС, которая в те годы приравнивалась к Академии художеств. В том же году Воронова призвали в Красную армию, где он прослужил два года. За это время Иваном была проведена большая работа по организации изокружков и изостудий при воинских частях Московского военного округа.

Демобилизовавшись в 1938 году, Иван Воронов устроился работать диспетчером и экспедитором на секретном военном заводе №58 им. К. Ворошилова (ныне ОАО «Импульс», на проспекте Мира). Здесь он и встретил Великую Отечественную войну. Завод выпускал бомбы, необходимые фронту. Но когда линия фронта приблизилась к столице, заводское начальство в панике пыталось эвакуироваться, используя служебные машины. Бегство руководителей за Урал, подальше от войны, было обычным явлением осенью 1941 года. Но у Воронова хватило мужества не поддаться всеобщей панике. Молодой диспетчер не позволил использовать заводские машины для бегства начальства, а задействовал их для отправки на фронт бомб.

Беспокоясь за судьбу больной матери, Воронов на несколько дней уехал в родную деревню, а когда вернулся в столицу, то застал завод оставленным. Начальство все-таки убежало! Но на местах остались рабочие, с которыми Воронов решил возобновить производство бомб. Производство велось с риском для жизни. Немцы бомбили Москву, и любое попадание в завод могло превратить его в братскую могилу. Но выпуск бомб не прекращался ни на минуту, недоедающие и недосыпающие рабочие перевыполняли дневную норму выработки на 300%. Как вспоминал сам архимандрит Алипий, «наш военный завод был как бы фронтом и домой с завода уже не уходили».

На фронт Ивана Воронова призвали 21 февраля 1942 года. На войну он уходил не только с автоматом, но и с этюдником с красками.

Продвигаясь с линией фронта, он успевал местным жителям реставрировать иконы и кормил целое подразделение теми продуктами, которые ему давали местные жители за реставрацию икон.

На фронте Иван Воронов создал несколько этюдов и картин, несколько альбомов «боевых эпизодов». Фронтовые работы мастера уже в 1943 г. экспонировались в нескольких музеях СССР.

Командование поощряло «культурно-просветительскую работу среди личного состава части», которую проводил художник, и отмечало умелое выполнение заданий «по обобщению боевого опыта и партийно-политической работы». «Все выполнявшиеся работы товарищем Вороновым носят характер творчества и новизны. В боевой обстановке держал себя смело и мужественно».

Война оставила неизгладимый след в душе Ивана Воронова: «Война была настолько страшной, что я дал слово Богу, что если в этой страшной битве выживу, то обязательно уйду в монастырь». Став монахом Алипием, архимандритом Псково-Печорской обители, он в своих проповедях неоднократно обращался к военной тематике, часто вспоминал о войне: «Я часто бывал в ночных дозорах и молил Бога, чтобы не встретились вражеские разведчики, чтобы никого не зарезать».

С войны Иван Михайлович вернулся знаменитым художником. Как он сам вспоминает: «Осенью 1945 года возвратясь с фронта, я привез около тысячи разных рисунков, эскизов и этюдов и сразу же организовал в Доме союзов в Москве индивидуальную выставку своих фронтовых работ. Эта выставка помогла мне вступить в члены горкома Товарищества московских художников и дала мне право работать художником. Каждый год я устраивал одну или две индивидуальных или групповых выставки, что показывало мой рост как художника».

Но карьера светского живописца не привлекала его. «В 1948 году, работая на пленэре в Троице-Сергиевой Лавре под Москвой, я был покорен красотой и своеобразием этого места, сначала как художник, а затем и как насельник Лавры, и решил посвятить себя служению Лавре навсегда».

На поступление в Троице-Сергиеву Лавру его родная мать благословила иконой Божией Матери «Утоли моя печали», сказав: «Матерь Божия, пусть он будет беспечальным». И благословение родной матери он увидел действенным. При постриге, когда нужно было определять ему монашеское имя, посмотрел наместник Лавры в Календарь; ближайшее имя, чтобы он был тут же и именинником, оказалось «Алипий», имя преподобного Алипия, знаменитого иконописца Киево-Печерского. По постриге отец Алипий посмотрел сам в Календарь и прочитал перевод своего нового имени: «беспечальный». Поэтому, когда его по телефону пытались пугать представители властей, он отвечал: «Учтите, я - Алипий - беспечальный». И как его небесный покровитель, отец Алипий тоже был иконописцем.

У него не было отдельной кельи. Наместник Лавры показал ему в коридоре место с условием, если отец Алипий к утру за одну ночь сделает себе келью в этом коридоре, то келья будет его. Отец Алипий ответил: «Благословите». И за одну ночь он сделал перегородки, отгороженную келью внутри обил лучинкой, оштукатурил, побелил, устроил пол, покрасил его. А утром наместник Лавры был чрезвычайно удивлен, когда пришел к отцу Алипию и увидел его в новой келье за столом с горячим самоваром.

Вскоре он был удостоен священнического сана, а в 1959 году назначен наместником Псково-Печерского монастыря. Алипий стоял на этом ответственном посту с 1959 по 1975 год.

На плечи его легла тяжелейшая задача: не только восстановить святыни и древности знаменитого Псково-Печерской обители. Но другая задача была еще сложнее – защитить монастырь от закрытия его властями.

Советское время вообще было временем жесточайшего ограничения всех свобод, в том числе и свободы вероисповедания. Сотни тысяч людей, в том числе тысячи священников, монахов и архиереев были казнены властью только за веру и верность Богу. Тысячи храмов были разрушены, остальные закрыты: даже в крупных городах власть старалась оставить открытым только по одному православному храму.

Война заставила власти ослабить давление на Церковь, открыть часть храмов. Но Хрущев начал новый виток борьбы с Церковью. Он обещал показать последнего попа по телевизору. То есть предвкушал нынешние времена, когда телевизор заменит людям Бога, и надеялся дожить до них.

Вот заголовки центральных и местных изданий того времени: «Псково-Печерский монастырь – очаг религиозного мракобесия», «Аллилуйя вприсядку», «Нахлебники в рясах», «Лицемеры в рясах». Противостоять клевете было очень трудно, ещё труднее было сохранить монастырь. В рапортах на имя митрополита Псковского и Великолукского Иоанна архимандрит Алипий подчёркивал: «Газетные статьи, переполненные незаслуженными оскорблениями и клеветой в адрес честных, добрых и хороших людей, оскорблениями матерей и вдов погибших воинов, – вот их «идеологическая борьба» – изгнание сотен и тысяч священников и клириков, причём самых хороших. Сколько их приходит к нам со слезами, что нигде не могут устроиться хотя бы на мирскую работу, у них жёны и дети не имеют на что жить».

Что мог один монах противопоставить аппарату подавления всесильной власти? У него было только одно оружие. Но самое сильное оружие – слово!

Смелость его слов поражает даже при взгляде из нашего либерального времени. Как же поражающе это смелое и твердое слово звучало тогда! Когда ему говорили: «Батюшка, Вас ведь могут посадить…», – он отвечал: «Меня не посадят, я сам их посажу. Никакой вины на мне нет». Еще во время войны он усвоил, что лучшая защита — наступление.

Вот лишь несколько примеров, показывающих, как отражал Алипий нападения властей. Часть историй рассказана монахами, часть стала достоянием народной молвы и поведана печерянами.

Государственные нищие

Архимандрит Алипий, будучи наместником, мог ответить острым словцом кому угодно. Вызывали его как-то раз городские власти:

– Почему вы не можете навести у себя порядок? Ведь у вас нищие в монастыре!

– Простите, – отвечает отец Алипий, – но нищие не у меня, а у вас.

– Как это у нас?

– А очень просто. Земля, если помните, отнята у монастыря по Святые ворота. Нищие с какой стороны ворот стоят, с внешней или с внутренней?

– С внешней.

– Вот я и говорю, что они у вас. А у меня в монастыре вся братия напоена, накормлена, одета и обута. А коли уж вы так нищих не любите, так вы платите им пенсию рублей по 500. И если после этого милостыню будет кто-то просить – того, я думаю, можно и по закону наказать. А у меня нищих нет.

Интервью для «Науки и религии»

В конце шестидесятых два журналиста из «Науки и религии» попытались взять у Алипия разоблачительное интервью.

– Кто вас кормит? – спросили они.

Он показал на старушек. Те не поняли. Алипий пояснил:

– У одной с войны два сына не вернулись, у другой – четыре. И они пришли к нам развеять свое горе.

– Как вам не стыдно смотреть в глаза народа? – другой вопрос.

– Так мы – народ и есть. Шестнадцать монахов – участники войны, в том числе и я. А если понадобится, ноги в сапоги, пилотку на голову: «Явился по вашему приказанию»…

Молитва о дожде

Летом в Псковскую область пришла засуха. Алипий попросил в райкоме разрешения на крестный ход до Пскова, чтобы вымолить дождь.

– А если дождя не будет? – спросил чиновник.

– Тогда моя голова полетит, – ответил Алипий.

– А если – будет?

– Тогда – ваша.

Крестный ход до Пскова не разрешили. Монахи молились о дожде в монастыре, а работники райкома иронизировали:

– Вы молитесь, а дождя-то нет!

– Вот если бы вы помолились, дождь обязательно был бы, – разил Алипий.

После того, как монахи провели крестный ход внутри монастыря, дожди пошли-таки. Хотя по прогнозам, тучи направлялись в другую сторону.

Защита рогами

Печерские власти вредили по мелкому. Председатель горисполкома как-то летом прислал письмо о том, что монастырскому скоту запрещается выход за монастырские ворота. В ответном письме настоятель предупредил, что тогда «монастырское стадо будет вытеснять туристов, а бык - бодать экскурсоводов, которые фотографируют монахов и вводят в храм роту солдат в шапках в самые ответственные моменты богослужения».

Сказано – сделано. Несколько десятков коров заполонили монастырскую площадь, вытеснив туристов. А когда представитель властей попытался разогнать коров, бык – монахи сами удивились – загнал его на дерево и продержал там до семи вечера.

Победу коровы отпраздновали на пастбище.

Выборы по-Печерски

В советское время все должны были принимать участие в выборах. Не исключая и монахов Псково-Печерского монастыря. Обычно ящик привозили прямо в монастырь, где и происходил обряд голосования. Но вот новый секретарь обкома, возмущенный неподобающей для чернецов честью, распорядился «прекратить безобразие». «Пусть сами приходят голосовать».

«Прекрасно», – сказал, узнав об этом, архимандрит Алипий, наместник монастыря. И вот наступило воскресенье, долгожданный день выборов. После литургии и братской трапезы монахи выстроились по двое и с духовными песнопениями отправились через весь город на избирательный пункт. Можно представить себе состояние мирных советских граждан, наблюдавших подобное зрелище. Когда же в довершение ко всему монахи начали служить молебен прямо на избирательном участке, чиновники пытались протестовать. «У нас так положено», – ответствовал отец Алипий. Проголосовав, монахи так же чинно, через весь город вернулись в монастырь. В дальнейшем, избирательную урну стали снова приносить на место.

Благословение для коммунистов

Однажды два областных финансовых работника прибыли в монастырь, чтобы проверить доходы. Алипий спросил их:

– Кто вас уполномочил?

Предписания на бумаге у них не оказалось.

– Нас уполномочил народ!

– Тогда на завтрашней службе мы попросим вас выйти к амвону и спросим у народа, уполномочивал ли он вас, – предложил Алипий.

– Нас уполномочила партия! – уточнили проверяющие.

– А сколько в вашей партии человек?

– 20 миллионов.

– А в нашей Церкви – 50 миллионов. Меньшинство большинству диктовать не может.

В следующий раз финансовые работники пришли уже с предписанием. Алипий ответил им, что несмотря на предписание, он может разрешить проверку только по благословению владыки епархии. Тогда те связались с владыкой епархии и получили «благословение».

– Вы коммунисты? – спросил их Алипий.

– Как же вы, коммунисты, могли брать благословение у духовного лица? Я сейчас позвоню в обком партии, вас завтра же из партии выгонят.

Эти «товарищи» больше не приходили.

Русский Иван

Рассказал сам архимандрит Алипий:

«Во вторник 14 мая сего (1963) года эконом игумен Ириней организовал, как и во все прошлые годы монастырской жизни, поливку и опрыскивание монастырского сада дождевой и снеговой водой, которую мы собираем благодаря нами сделанной запруде около беседки, за крепостной стеной. Когда наши люди работали, к ним подошли шесть мужчин, потом ещё двое; у одного из них была в руках мерка, которой они разделяли бывшую монастырскую огородную землю. Он стал ругаться на работающих и запрещать качать воду, говорил, что это вода не ваша, приказывал прекратить качать. Наши люди пытались продолжить работать, но он подбежал к ним, схватил шланг и стал его вытаскивать, другой – с фотоаппаратом – стал фотографировать наших людей…

Эконом сказал этим неизвестным людям, что пришёл наместник, идите и объясните всё ему. Подошёл один из них. Остальные стояли поодаль, фотографируя нас; их осталось трое.

Уходя от нас боком, человек в шляпе сказал: «Эх… батюшка!» Я ответил, что батюшка я – для вон тех людей, а для вас я – русский Иван, который ещё имеет силу давить клопов, блох, фашистов и вообще всякую нечисть».

Топор

Иногда противник вынуждал Алипия прибегать к поистине «черному» юмору. Говорят, когда представители властей пришли к нему за ключами от пещер, в которых лежат мощи святых основателей и братий монастыря, он встретил кощунников при боевых орденах и медалях и грозно закричал келейнику:

– Отец Корнилий, неси топор, сейчас им будем головы рубить!

Должно быть, это было очень страшно – так быстро и безвозвратно они убежали.

Монастырская чума

К приезду очередной государственной комиссии по закрытию монастыря архимандрит Алипий вывесил на Святых вратах извещение, что в монастыре чума и в силу этого он не может пустить комиссию на территорию монастыря. Во главе комиссии была председатель Комитета по культуре Медведева А.И. Именно к ней и обратился отец Алипий:

– Мне-то своих монахов, дураков, простите, не жалко, потому что они все равно в Царствии небесном прописаны. А Вас Анна Ивановна, и ваших начальников – пустить не могу. Я ведь за вас, и ваших начальников на Страшном суде-то и слов не найду, как за вас отвечать. Так что простите, я вам врата не открою.

А сам – в очередной раз в самолет и в Москву. И опять хлопотать, обивать пороги, и в очередной раз побеждать.

Попытка закрытия монастыря

Но самый, наверно, тяжелый момент для отца Алипия настал, когда пришли уже с подписанным приказом о закрытии монастыря. Здесь уже нельзя было отшутиться. Алипий бросил документ в огонь камина и сказал, что готов принять мученическую смерть, но монастырь не закроет.

– Неужели отстоять монастырь было так просто? – спросили мы старейшего жителя монастыря, архимандрита Нафанаила, который хорошо помнил эти события.

– «Просто»? Во всем нужно видеть помощь Богородицы, – строго, с непреклонной верой ответил старец. – Без нее как могли отстоять…

Благодаря Алипию Воронову Псково-Печерский монастырь является единственным русским монастырем, который никогда не закрывался. Много сил и средств было вложено им в возрождение крепостных стен и башен, покрытие позолотой большого купола Михайловского собора, организацию иконописной мастерской. В 1968 году стараниями о. Алипия был объявлен всесоюзный поиск ценностей ризницы Псково-Печерского монастыря, вывезенных фашистскими оккупантами в 1944 году. Спустя пять лет монастырская утварь была найдена. В 1973 году представители консульства ФРГ в Ленинграде передали их обители.

Не стало о. Алипия 12 марта 1975 года. Шестьдесят один год жития земного, из которых 25 лет составило житие монашеское.

Читаю замечательную книгу. Точнее перечитываю "Несвятые святые". Всем рекомендую. Очень интересно. С монашеской братией у меня лично есть определенный опыт контактов и жизнь некоторых аспектов знаю изнутри. Монахи - это сильные люди, были и будут. Всегда.

Вот один из примеров. Автор книги, Тихон Шевкунов рассказывает о настоятеле Псково-печорской лавры, участнике Великой Отечественной войны Алипие (Иване Воронове). Монахов тогда прессовали, Хрущев обещал даже показать последнего попа. В то время было всего два монастыря. Троице-Сергиева Лавра, которую сохраняли как картинку и Псково-Печорская, которую все время хотели закрыть. Даже Фурцева.... Приведу выдержку из книги, дающую представление о крутости и мужестве монахов.
* * *

Как-то Псковскую область посетила сановная и очень влиятельная дама — министр культуры Фурцева со свитой столичных и областных чиновников. От этой дамы в те годы трепетали многие, и не только деятели культуры. Как водится, ей устроили посещение Псково-Печерского монастыря. Но отец Алипий, зная о ее деятельности от своих друзей-художников и о патологической ненависти министерши к Церкви, даже не вышел ее встречать — экскурсию провел отец Нафанаил.

Высокая делегация уже направлялась к выходу, когда Фурцева увидела наместника, стоявшего на балконе и беседовавшего с собравшимися внизу людьми. Дама решила проучить этого, дерзнувшего не выйти ей навстречу монаха. А заодно — и преподать областному руководству наглядный урок, как следует решительно проводить в дело политику партии и правительства в области противодействия религиозному дурману. Подойдя поближе, она, перебивая всех, крикнула:

— Иван Михайлович! А можно задать вам вопрос?

Отец Алипий досадливо посмотрел на нее, но все же ответил:

— Ну что ж, спрашивайте.

— Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов?

Отец Алипий был весьма терпелив. Но когда при нем начинали оскорблять монахов, он никогда не оставлял этого без ответа.

— Почему я здесь? — переспросил отец Алипий. И взглянул на сановную гостью так, как когда-то всматривался в прицел орудия гвардии рядовой артиллерист Иван Воронов. — Хорошо, я расскажу... Вы слышали, что я на войне был?

— Ну, положим, слышала.

— Слышали, что я до Берлина дошел? — снова спросил отец наместник.

— И об этом мне рассказывали. Хотя не понимаю, какое это имеет отношение к моему вопросу. Тем более удивительно, что вы, советский человек, пройдя войну...

— Так вот,— неспешно продолжал отец наместник.— Дело в том, что мне под Берлином... оторвало... (здесь Иван Михайлович Воронов высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь.

После повисшей страшной тишины раздался женский визг, потом негодующие восклицания, крики, угрозы, и члены делегации во главе с важной дамой понеслись по направлению к монастырским воротам.

Через час наместника уже вызывали в Москву. На сей раз дело пахло нешуточными проблемами. Но на все вопросы отец Алипий спокойно и обстоятельно отвечал:
"Несвятые святые" и другие рассказы

— Мне был задан конкретный вопрос. И я на него так же конкретно и доступно — чтобы наша гостья наверняка поняла — дал ответ.

Так или иначе, но на сей раз все обошлось. Это был единственный случай, когда отец Алипий счел возможным употребить подобное оружие.

Этот знаменитый и, мягко говоря, нетривиальный ответ в дальнейшем стал причиной разного рода сплетен и догадок. Савва Ямщиков, известный реставратор и искусствовед, пользовавшийся добрым расположением отца Алипия, рассказывал:

«Меня спрашивали: почему такой красивый мужчина ушел в монастырь? Вот, говорят, он был тяжело ранен, потерял возможность продолжения рода... Как-то он сам коснулся этой темы и сказал мне: “Савва, это все разговоры пустые. Просто война была такой чудовищной, такой страшной, что я дал слово Богу: если в этой страшной битве выживу, то обязательно уйду в монастырь. Представьте себе: идет жестокий бой, на нашу передовую лезут, сминая все на своем пути, немецкие танки, и вот в этом кромешном аду я вдруг вижу, как наш батальонный комиссар сорвал с головы каску, рухнул на колени и стал... молиться. Да-да, плача, он бормотал полузабытые с детства слова молитвы, прося у Всевышнего, Которого он еще вчера третировал, пощады и спасения. И понял я тогда: у каждого человека в душе Бог, к Которому он когда-нибудь да придет...”»

12 марта 1975 года отошел ко Господу архимандрит Алипий (Воронов) , наместник Псково-Печерского монастыря, трудами и мужеством которого обитель была не только спасена от закрытия, но и украсилась цветом старчества, не говоря уже о замечательном внешнем благолепии. Ниже мы публикуем рассказ архимандрита Тихона (Шевкунова) из книги «Несвятые святые» , посвященный этому великому человеку.

Говоря о себе, Великий Наместник Псково-Печерского монастыря отец Алипий во всеуслышание провозглашал: «Я — советский архимандрит». И охотно подтверждал это высказывание и словом и делом.

В начале шестидесятых годов в монастырь — с заданием отыскать повод для закрытия обители — прибыли члены областной комиссии. Расхаживая по монастырю, они увидели паломников, обрабатывающих грядки и цветники, и тут же приступили к отцу Алипию:

— А на каком основании эти люди здесь работают?

Советский архимандрит отвечал им:

— Это народ-хозяин трудится на своей земле!

Вопросов больше не последовало.

В другой раз из Пскова с теми же целями была прислана еще одна — теперь уже финансовая — комиссия народного контроля. Наместник осведомился, кем уполномочены прибывшие лица.

— Мы представляем финансовый орган, который...

Отец Алипий перебил их.

— У меня только один начальник — епископ Псковский Иоанн. Поезжайте к нему за разрешением. Без этого я вас к финансовым документам не допущу.

Проверяющие удалились, а через несколько часов Псковский архиерей позвонил отцу Алипию и смущенно попросил допустить контролеров для проверки.

— Звонок к делу не пришьешь, Владыко. Пришлите мне телеграмму, — ответил отец Алипий.

Вскоре поступила и телеграмма. Когда народные контролеры вновь предстали перед отцом наместником, тот, держа телеграмму в руках, спросил:

— Скажите, а вы коммунисты?

— Да, в основном коммунисты...

— И получили благословение у епископа?

У Псковского Владыки? Н-да... Пошлю-ка я сейчас эту телеграмму в обком партии...

На этом финансовая проверка монастыря была завершена.

Иван Михайлович Воронов — так звали архимандрита Алипия до пострига — четыре года воевал на фронтах Великой Отечественной и прошел путь от Москвы до Берлина. А потом еще тринадцать лет держал оборону Псково-Печерского монастыря, защищая его от государства, за которое когда-то проливал кровь.

И на той, и на другой войне отцу Алипию пришлось сражаться не на жизнь, а на смерть. Тогдашнему Первому секретарю ЦК КПСС Никите Хрущеву во что бы то ни стало нужна была великая победа. Не меньшая, чем Победа его предшественника, чьей славе он мучительно завидовал. Для своего триумфа в грядущих битвах Хрущев остановил выбор на тысячелетней Русской Церкви и, объявляя ей войну, торжественно пообещал перед всем миром, что скоро покажет по телевидению последнего русского попа.

Вскоре были взорваны, закрыты, переоборудованы под склады и машинно-тракторные станции тысячи соборов и храмов. Упразднена большая часть высших духовных учебных заведений. Разогнаны почти все монастыри. Множество священников оказались в тюрьмах. На территории России действующими оставались лишь две обители — Троице- Сергиева лавра, вынужденно сохраняемая властями как церковная резервация для показа иностранцам, и провинциальный . Здесь против могущественной силы атеистического государства выступил Великий Наместник. И, что самое прекрасное, он победил!

В те годы вся гонимая Русская Церковь следила за исходом этого неравного поединка. Вести из Печор передавались из уст в уста, а позже участники и очевидцы тех событий записали свои свидетельства.

Вот лишь некоторые хроники этих, давних уже, сражений.

Зимним вечером в кабинет отца Алипия вошли несколько человек в штатском и вручили официальное постановление: Псково-Печерский монастырь объявлялся закрытым. Наместнику предписывалось уведомить об этом братию. Ознакомившись с документом, отец Алипий на глазах у чиновников бросил бумаги в жарко пылающий камин. Остолбеневшим посетителям он спокойно пояснил:

— Лучше я приму мученическую смерть, но монастырь не закрою.

К слову сказать, сожженный документ являлся постановлением Правительства СССР и под ним стояла подпись Н. С. Хрущева.

Историю эту описал очевидец — преданный ученик Великого Наместника архимандрит Нафанаил.

Сам я отца Алипия в живых не застал. Но вести речь о Псково-Печерском монастыре, не упомянув о нем, попросту невозможно.

Мне повезло — я застал многих монахов, живших при Великом Наместнике. А еще — известных художников, писателей, ученых, реставраторов из Москвы, Ленинграда, Риги, собиравшихся в те годы в его гостеприимном доме. Для них он навсегда остался примером бесстрашного духовного монаха-воина, идеалом взыскательного и любящего отца.

Несмотря на всю прагматичность и даже подчеркнутую приземленность отца Алипия, его крепкую практическую сметку, блестящее, часто весьма резкое остроумие, поразительную находчивость, многие современники (в том числе и монахи высокой подвижнической жизни) почитали его как святого. Архимандрит Серафим, обладавший в монастыре безусловным авторитетом, уже после смерти отца Алипия искренне удивлялся монахам, мечтавшим о далеких паломничествах к местам подвигов великих святых: «Что далеко ездить? — недоумевал он. — Идите в пещеры, там мощи отца Алипия».

Господь не любит боязливых. Этот духовный закон как-то открыл мне отец Рафаил. А ему, в свою очередь, поведал о нем отец Алипий. В одной из проповедей он говорил: «Мне приходилось быть очевидцем, как на войне некоторые, боясь голодной смерти, брали с собой на спину мешки с сухарями, чтобы продлить свою жизнь, а не сражаться с врагом; и эти люди погибали со своими сухарями и не видели многих дней. А те, которые снимали гимнастерки и сражались с врагом, оставались живы».

Когда пришли отбирать ключи от монастырских пещер, отец Алипий скомандовал своему келейнику:

— Отец Корнилий, давай сюда топор, головы рубить будем!

Должностные лица обратились в бегство: кто знает, что на уме у этих фанатиков и мракобесов?!

Сам же наместник знал, что отдает подобные приказы не на воздух. Однажды, когда в очередной раз пришли требовать закрытия монастыря, он без обиняков объявил:

— У меня половина братии — фронтовики. Мы вооружены, будем сражаться до последнего патрона. Посмотрите на монастырь — какая здесь дислокация. Танки не пройдут. Вы сможете нас взять только с неба, авиацией. Но едва лишь первый самолет появится над монастырем, через несколько минут об этом будет рассказано всему миру по «Голосу Америки». Так что думайте сами!

Не могу сказать, какие арсеналы хранились в монастыре. Скорее всего, это была военная хитрость Великого Наместника, его очередная грозная шутка. Но, как говорится, в каждой шутке есть доля шутки. В те годы братия обители, несомненно, представляла собой особое зрелище — больше половины монахов были орденоносцами и ветеранами Великой Отечественной войны. Другая часть — и тоже немалая — прошла сталинские лагеря.

Третьи испытали и то и другое.

«Побеждает тот, кто переходит в наступление», — говорил отец Алипий, и сам в точности следовал этой стратегии. Именно в те годы, каждый день сражаясь за монастырь, наместник восстановил из руин могучие крепостные стены, отреставрировал находившиеся в запустении храмы, безупречно профессионально раскрыл древние фрески, привел в должный вид настоятельский и братские корпуса. Будучи сам художником, он спас от продажи за границу произведения русских и зарубежных живописцев. В его огромной коллекции были Левитан, Поленов. Перед смертью отец Алипий безвозмездно передал эти шедевры в Русский музей. Наконец, он насадил по всей обители такие дивные сады, цветники и вертограды, что монастырь превратился в одно из самых прекрасных мест в России. Для человека, первый раз оказавшегося в Печорах — независимо от того, паломником он был или экскурсантом, — обитель представала как дивный, восхитительный мир, что-то совершенно нереальное, в окружении неказистой советской действительности.

Но главным подвигом отца Алипия было устроение старчества в Псково-Печерском монастыре.

Старчество — удивительное явление еще и потому, что не пребывает на одном месте, скажем, в каком-то конкретном монастыре. Оно странствует по земле, неожиданно расцветая то в заволжских скитах Северной Фиваиды, то в Белобережской пустыни в брянских лесах, то в Сарове, то в Оптиной. А в середине XX века оно нашло для себя приют в Псково-Печерской обители. И отец Алипий чутко уловил этот загадочный путь. Как самое драгоценное сокровище он берег и умножал старчество в своем монастыре. Наместник сумел добиться разрешения на переезд в Печоры из Финляндии великих валаамских старцев. Принял после тюрем и ссылок опального иеромонаха Иоанна (Крестьянкина) — его тогда тайно привез в монастырь епископ Питирим (Нечаев). Приютил отца Адриана, вынужденного покинуть Троице-Сергиеву лавру. При отце Алипии возросло целое поколение старцев-духовников, про некоторых рассказывается в этой книге. В то время создать и сохранить такое было настоящим подвигом.

В те годы остервенелой антирелигиозной пропаганды представления о монастырях у большинства наших сограждан были совершенно дикими. Поэтому отец Алипий не удивлялся, когда ему задавали самые вздорные вопросы. С добродушным юмором, неотразимо доходчиво он приоткрывал перед людьми их простодушие и неразумное доверие грязной лжи и нелепым измышлениям.

Как-то группа экскурсантов, искренних советских людей, остановила отца Алипия на пороге храма. В порыве праведного гнева они потребовали рассказать правду об эксплуатации высшим духовенством простых монахов, о притеснениях и вообще — об ужасах монастырской жизни, вычитанных ими из газет. Вместо ответа отец Алипий загадочно спросил:

— Слышите?

— Что — слышите? — удивились экскурсанты.

— Что-нибудь слышите?

— Слышим, как монахи поют.

— Ну вот! Если б худо жили, то не запели бы.

Коммунист, гость из Финляндии, в присутствии своих советских друзей задал отцу Алипию фирменный вопрос атеистов того времени:

— А не объясните ли вы, почему космонавты в космос летали, а Бога не видели?

Отец архимандрит участливо заметил ему:

— Такая беда может и с вами случиться: в Хельсинки бывали, а президента не видели.

Те, кому довелось в те годы побывать в Печорах, особо вспоминают знаменитые появления Великого Наместника на балконе его настоятельского корпуса. Появления эти могли быть самыми разными. Порой, особенно по весне, галки и вороны так досаждали отцу Алипию своими истошными криками, что он выходил на балкон с пистолетом и палил по птицам, пока те в панике не разлетались. Пистолет был, конечно, не боевой, просто мастерски сделанный пугач. Но вся картина — солнечное утро в монастыре, отец наместник на балконе, хорошо поставленной рукой целящийся из внушительных размеров пистолета, — все это производило на зрителей неизгладимое впечатление.

Но конечно же не только этим запоминались выходы Великого Наместника на его любимый балкон. Еще более глубокие ощущения возникали у посетителей монастыря, если они становились свидетелями бесед отца Алипия, когда он, свесившись за перила, вел разговоры с собравшимися внизу людьми.

Балкон был обращен на монастырскую площадь. С него отец наместник мог в погожий денек любоваться своим монастырем, общаться с народом, а заодно и присматривать за порядком.

Внизу на площади сразу собиралась толпа паломников, экскурсантов и жителей Печор. Дискуссии о вере или просто общение с отцом Алипием могли длиться часами. Всякий раз при этом наместник не упускал возможности помочь тем, кто обращался к нему с житейскими просьбами. И хотя тогда действовал категорический запрет на то, что называется церковной благотворительностью, отец Алипий поступал в этом вопросе лишь так, как считал необходимым.

Вот что вспоминает архимандрит Нафанаил:

« всегда помогал нуждающимся, раздавал милостыню, много просящих получали от него помощь. За это немало пришлось ему претерпеть. Отец Алипий защищался словами Священного Писания о необходимости оказывать дела милосердия и утверждал, что дела милосердия не могут быть запрещенными, это неотъемлемая часть жизни Святой Православной Церкви».

А вот воспоминания дьякона Георгия Малкова, тогда молодого филолога, часто приезжавшего в Печоры: «Заповедь о любви к ближнему архимандрит Алипий стремился исполнить в своей собственной жизни. Многие больные, неимущие, а также каким-либо образом материально пострадавшие нередко получали от него посильную, а порой и немалую помощь.

Под балконом его наместничьего дома часто видели калек, убогих, самых разных обойденных судьбой людей. И наместник, несмотря на постоянные запреты властей, помогал им чем мог: кого кормил, кого лечил, кому помогал деньгами, а когда под руками их не было, шутил: “Еще не готовы — сохнут! Приходи-ка, раб Божий, завтра!”

В некоторых случаях размеры помощи были весьма значительными: наместник помогал заново отстроиться погорельцу, а при падеже скота давал денег на покупку коровы. Узнав однажды, что неподалеку, в Изборске, у известного местного художника П. Д. Мельникова по несчастной случайности сгорел дом, он отправил ему довольно крупный по тем временам денежный перевод: «Хоть на первое время».

«Отец Алипий имел удивительный дар слова,— вспоминал отец Нафанаил. — Не раз приходилось слышать от паломников: “Поживем еще недельку, может, услышим проповедь отца Алипия”. В своих поучениях он поддерживал унывающих, утешал малодушных: “Братья и сестры, вы слышали призывы об усилении антирелигиозной пропаганды, вы головы не вешайте, не унывайте, это значит — им туго стало”; “Страшное дело — примкнуть к толпе. Сегодня она кричит: „Осанна!“ Через четыре дня: „Возьми, возьми, распни Его!“ Поэтому там, где неправда, „ура“ не кричи, в ладоши не хлопай. А если спросят почему, отвечай: „Потому что у вас неправда“. — „А почему?“ — „Потому что моя совесть подсказывает“. — „Как узнать Иуду?“ — „Омочивый руку в солило, тот Меня предаст“,— сказал Спаситель на Тайной Вечери. Ученик дерзкий, который хочет сравняться с учителем, с начальником, занять первое место, первым взяться за графин. Старшие еще не завтракали, а малыш уже облизывается, уже наелся. Растет будущий Иуда. На двенадцать — один Иуда. Если старшие не сели за стол, и ты не садись. Сели старшие, садись по молитве и ты. Старшие не взяли ложку, не бери и ты. Старшие взяли ложку, тогда возьми и ты. Старшие начали кушать, тогда начинай и ты”».

Но не все беседы у балкона были столь мирными и умилительными.

— Иван Михайлович! А можно задать вам вопрос?

Отец Алипий досадливо посмотрел на нее, но все же ответил:

— Ну что ж, спрашивайте.

— Скажите, как вы, образованный человек, художник, могли оказаться здесь, в компании этих мракобесов?

— Ну, положим, слышала.

— Слышали, что я до Берлина дошел? — снова спросил отец наместник.

— И об этом мне рассказывали. Хотя не понимаю, какое это имеет отношение к моему вопросу. Тем более удивительно, что вы, советский человек, пройдя войну...

— Так вот,— неспешно продолжал отец наместник.— Дело в том, что мне под Берлином... оторвало... (здесь Иван Михайлович Воронов высказался до чрезвычайности грубо). Так что ничего не оставалось, как только уйти в монастырь.

Через час наместника уже вызывали в Москву. На сей раз дело пахло нешуточными проблемами. Но на все вопросы отец Алипий спокойно и обстоятельно отвечал:

Власти изощрялись как могли, пытаясь любыми способами уничтожить монастырь. Однажды решением Печерского Совета у обители в один день были отобраны все сельскохозяйственные земли, включая пастбища. Стояло начало лета. Коров только что выгнали на выпас, но теперь несчастную скотину пришлось снова вернуть в стойла.

В те же дни по распоряжению из Москвы обкомовские работники привезли в монастырь большую делегацию представителей братских коммунистических партий. Угостить, что называется, русской стариной. Сначала все шло спокойно. Но когда «дети разных народов», умиляясь тишиной и красотой обители, бродили между клумбами с распустившимися розами, вдруг со скрипом распахнулись хозяйственные ворота и оттуда с ревом вылетели ошалевшие от свободы все тридцать монастырских коров и огромный бык: отец Алипий дал команду к заранее подготовленной операции.

Мычащие, с задранными хвостами, ошалевшие от свободы животные устремились к клумбам, пожирая траву и цветы, а представители международного коммунистического движения, оглашая монастырь воплями на разных языках, забились кто куда. Обкомовские работники бросились к отцу Алипию.

— Не взыщите,— вздохнув, сказал им отец наместник. — Очень уж скотинку жалко! Теперь других пастбищ у нас нет, вот и приходится пасти их внутри монастыря.

В тот же день монастырю были возвращены все пастбища.

Как об одном из самых тяжких испытаний вспоминал день, когда в монастырь был прислан указ, запрещающий служение панихид в пещерах. Это означало прекращение доступа в пещеры, а потом и закрытие монастыря. Указ был подписан Псковским епископом. Но, несмотря на это, отец Алипий распорядился служить панихиды по-прежнему.

Узнав об этом, городские власти примчались в монастырь и осведомились, получил ли отец Алипий указ от своего правящего архиерея. Отец Алипий ответил утвердительно.

— Почему же не выполняете? — возмущенно спросили чиновники.

На это отец Алипий отвечал, что не выполняет указа, потому что он написан под давлением и по слабости духа.

— А я слабых духом не слушаю, — заключил он.— Я слушаю только сильных духом.

Служение панихид в пещерах не прерывалось.

Война против монастыря не прекращалась ни на день. Псковский писатель Валентин Курбатов вспоминал: «К приезду очередной государственной комиссии по закрытию монастыря архимандрит Алипий вывесил на Святых вратах извещение, что в монастыре чума и в силу этого он не может пустить комиссию на территорию монастыря. Во главе комиссии была председатель областного Комитета по культуре Анна Ивановна Медведева. Именно к ней и обратился отец Алипий:

— Мне своих-то монахов, дураков, извините, не жалко. Потому что они все равно в Царствии Небесном прописаны. А вас, Анна Ивановна, и ваших начальников пустить не могу. Я ведь за вас на Страшном Суде и слов-то не найду, как отвечать. Так что простите, я вам врата не открою.

А сам — в очередной раз на самолет и в Москву. И опять хлопотать, обивать пороги и в очередной раз побеждать».

Как настоящий воин всегда безошибочно определяет врагов, так и отец Алипий был непримирим к сознательным разрушителям. Но с простыми людьми он вел себя совсем иначе, даже если те, по неразумию, не ведали, что творили.

Это может показаться странным после рассказанных здесь историй, но главным в жизни отца Алипия, по его собственным словам, была любовь. Она-то и являлась его непобедимым и непостижимым для мира оружием.

«Любовь, — говорил Великий Наместник, — есть высшая молитва. Если молитва — царица добродетелей, то христианская любовь — Бог, ибо Бог и есть Любовь... Смотрите на мир только сквозь призму любви, и все ваши проблемы уйдут: внутри себя вы увидите Царствие Божие, в человеке — икону, в земной красоте — тень райской жизни. Вы возразите, что любить врагов невозможно. Вспомните, что Иисус Христос сказал нам: “Все, что сделали вы людям, то сделали Мне”. Запишите эти слова золотыми буквами на скрижалях ваших сердец, запишите и повесьте рядом с иконой и читайте их каждый день».

Однажды вечером, когда монастырские ворота были давно закрыты, к отцу наместнику прибежал перепуганный сторож и сообщил, что в монастырь ломятся пьяные военные. (Позже выяснилось, что это были выпускники Псковского десантного училища, бурно праздновавшие окончание родного учебного заведения.) Несмотря на поздний час, молодые лейтенанты требовали незамедлительно открыть им все храмы монастыря, устроить экскурсию и дать разобраться, где прячут своих монашек окопавшиеся здесь попы. Сторож с ужасом поведал, что пьяные офицеры уже раздобыли огромное бревно и в эти минуты, используя его как таран, выламывают ворота.

Отец Алипий удалился в свои покои и вернулся в накинутом на рясу военном кителе с рядами боевых орденов и медалей. Закутавшись поверх мундира в монашескую мантию так, чтобы регалий не было видно, он направился вместе со сторожем к Святым воротам.

Еще издалека наместник услышал, что монастырь штурмуют не на шутку. Подойдя, он велел сторожу открывать засовы. Через мгновение толпа разгоряченных лейтенантов, человек десять, влетела в обитель. Они угрожающе сгрудились вокруг закутанного в черную мантию старика-монаха, наперебой требуя показать монастырь, не устанавливать на советской земле свои церковные законы, и не скрывать от будущих героев общенародное музейное достояние.

Отец Алипий, склонив голову, выслушал их. А потом поднял взор и скинул мантию... Лейтенанты вытянулись и онемели. Отец Алипий грозно оглядел всех и потребовал у близстоящего офицера его фуражку. Тот покорно отдал ее монаху. Отец Алипий убедился, что на внутренней стороне околыша, как и положено, нанесена чернилами фамилия офицера, и, развернувшись, направился к своим покоям.

Протрезвевшие лейтенанты поплелись за ним. Они бормотали извинения и просили вернуть фуражку. Молодые люди уже начинали догадываться, что впереди у них серьезные неприятности. Но отец Алипий не отвечал. Так юные офицеры дошли до дома наместника и в нерешительности остановились. Наместник открыл дверь и жестом пригласил всех войти.

В тот вечер он допоздна просидел с ними. Угостил так, как мог угощать только Великий Наместник. Сам провел лейтенантов по монастырю, показывая древние святыни и рассказывая о славном прошлом и удивительном настоящем обители. Напоследок он по-отцовски обнял каждого и щедрой рукой одарил молодых людей. Те смущенно отказывались. Но отец Алипий сказал, что именно эти деньги, собранные их бабками, дедами и матерями, пойдут им на пользу.

Это был, конечно, особый случай, но отнюдь не единичный. Отец Алипий никогда не терял веру в силу Божию, преображающую людей, кем бы они ни были. По своему опыту он знал, как много вчерашних гонителей Церкви становились тайными, а то и открытыми христианами — может быть, именно благодаря грозным словам правды и обличения, которые им приходилось слышать от отца наместника.

Спустя месяцы, а порой и годы вчерашние враги возвращались к отцу Алипию уже не ради притеснения монастыря, а чтобы увидеть в Великом Наместнике свидетеля иного мира, мудрого пастыря и духовника. Ведь без страха произнесенная правда, какой бы горькой и поначалу непонятной она ни казалась, навсегда остается в памяти человека. И будет обличать его до тех пор, пока он не примет ее или не отвергнет навсегда. То и другое — в полной власти каждого.

В своих письмах епископу Псковскому Иоанну архимандрит Алипий докладывал: «Газетные статьи переполнены незаслуженными оскорблениями и клеветой в адрес честных, добрых и хороших людей, оскорблениями матерей и вдов погибших воинов. Вот их “идеологическая борьба” — изгнание сотен и тысяч священников и клириков, причем самых хороших. Сколько их приходит к нам со слезами, что нигде не могут устроиться хотя бы на мирскую работу. У них жены и дети не имеют на что жить».

Вот заголовки центральных и местных изданий того времени: «Псково-Печерский монастырь — очаг религиозного мракобесия», «Аллилуйя вприсядку», «Нахлебники в рясах», «Лицемеры в рясах».

А вот еще одно послание к Псковскому епископу. В нем отец Алипий описывает очередное происшествие:

«Во вторник 14 мая сего 1963 года эконом игумен Ириней организовал, как и во все прошлые годы монастырской жизни, поливку и опрыскивание монастырского сада дождевой и снеговой водой, которую мы собираем благодаря нами сделанной запруде около беседки за крепостной стеной. Когда наши люди работали, к ним подошли шесть мужчин, потом еще двое; у одного из них была в руках мерка, которой они разделяли бывшую монастырскую огородную землю. Он стал ругаться на работающих и запрещать качать воду, говорил, что это вода не ваша, приказывал прекратить качать. Наши люди пытались продолжить работать, но он подбежал к ним, схватил шланг и стал его вырывать, другой — с фотоаппаратом — стал фотографировать наших людей...

Эконом сказал этим неизвестным людям, что пришел наместник, идите и объясните все ему. Подошел один из них. Остальные стояли поодаль, фотографируя нас; их осталось трое.

— Кто вы и что от нас требуете? — спросил у них я.

— Не смеете дышать воздухом и не смеете греться на солнце, потому что солнце и воздух и вода — все и вся ваше, а где же наше? — И переспросил его: — Кто ты и зачем пришел?

Он не сказал своего имени.

Я ему сказал:

— Я, Воронов Иван Михайлович, гражданин Советского Союза, участник Великой Отечественной войны, и мои товарищи, которые живут за этой стеною, ветераны и инвалиды Отечественной войны, многие — потерявшие руки и ноги, получившие тяжелые ранения и контузии, поливали эту землю своей кровью, очищали этот воздух от фашистской нечисти; а также мои товарищи, живущие здесь, труженики заводов, фабрик и полей, старые инвалиды и пенсионеры, старые отцы, потерявшие своих сыновей в боях за освобождение этой земли и этой воды, и все мы, проливавшие свою кровь и отдававшие свои жизни, не имеем права пользоваться своей землей, водой, воздухом и солнцем — всем тем, что вырвали у фашистов для себя, для своего народа? Кто вы? — снова спросил я.— И от чьего имени вы действуете?

Они стали лепетать, называя райкомы, обкомы и т.д.

Уходя от нас боком, человек в шляпе сказал: “Эх... батюшка!”

Я ответил, что батюшка я — для вон тех людей, а для вас я — русский Иван, который еще имеет силу давить клопов, блох, фашистов и вообще всякую нечисть».

«В начале 1975 года у отца Алипия был третий инфаркт, — рассказывал на проповеди в годовщину памяти Великого Наместника архимандрит Нафанаил.— Память смертную он имел заранее. Заранее был изготовлен ему гроб, по его благословению, и стоял у него в коридоре. И когда его спрашивали: “Где твоя келья?” — он показывал на гроб и говорил: “Вот моя келья”. В последние дни его жизни при нем находился иеромонах отец Феодорит, он ежедневно причащал отца Алипия и как фельдшер оказывал ему медицинскую помощь. 12 марта 1975 года в два часа ночи отец Алипий сказал: “Матерь Божия пришла, Какая Она красивая, давайте краски, рисовать будем”. Краски подали, но руки его уже не могли действовать, сколько тяжелых снарядов он этими руками перетаскал к линии фронта в Великую Отечественную войну. В четыре часа утра архимандрит Алипий тихо и мирно скончался».

В те годы к отцу Алипию, советскому архимандриту, имевшему верных и преданных помощников и в военных кругах, и в высоких властных кабинетах, приезжало множество художников, ученых, политиков, писателей. В жизни некоторых из них он принял самое деятельное участие — и не только лишь материальное, а в первую очередь как священник, духовный пастырь. Но и они — люди самых разных, великих и обычных судеб — тоже духовно укрепляли его. В архиве архимандрита Алипия в Псково-Печерской обители хранится фрагмент рукописи А. И. Солженицына. Это небольшая молитва и принцип жизни, которому всегда следовал и сам Великий Наместник:

Как легко мне жить с Тобой, Господи!
Как легко мне верить в Тебя!
Когда расступается в недоумении
или сникает ум мой,
когда умнейшие люди
не видят дальше сегодняшнего вечера
и не знают, что надо делать завтра, —
Ты ниспосылаешь мне ясную уверенность,
что Ты есть и Ты позаботишься,
чтоб не все пути добра были закрыты.
На хребте славы земной
я с удивлением оглядываюсь на тот путь,
который никогда не смог изобрести сам, —
удивительный путь через безнадежность,
откуда я смог
послать человечеству отблеск лучей Твоих.
И сколько мне надо будет, чтоб я их еще отразил,-
Ты даешь мне.
А сколько не успею — значит,
Ты определил это другим.