Автономия воли кант. Кантовское учение о свободе. Понятие трансцендентальной свободы
У Канта существует 2 мира царства:
· Царство природы (причина)
· Царство свободы (разумное существо само может начать ряд причинно-следственных отношений).
Смысл автономной воли – она не зависит от внешних определяющих её причин (от природной необходимости или божественной воли).
Высший всеобщий закон практического разума : вне зависимости от частных следствий «выводы и не выводы», которые будут вытекать исследованиями для того или иного субъекта.
Принцип мира свободы : Никакое разумное существо не может быть использовано как средство, но оно есть сама по себе.
Кант различает всеобщий закон и максима (субъективное правило воления, значимое для данного, конкретного лица).
Разумное существо должно подчинять максимы всеобщему моральному закону (объективному принципу воления).
Категорический императив : поступай всегда так, чтобы максима твоей воли могла в то же время иметь силу принципа всеобщего законодательства(относись к людям так, как хотел бы, чтобы они относились к тебе).
Человек, по мнению Канта, не в состоянии проникнуть в мир «вещей в себе». В этом мире находятся Бог, душа, свободная воля. И поэтому наука не в состоянии и не имеет права судить о Боге, о душе (доказывать отсутствие Бога или смертность души), ибо всё это ей не доступно. Единственно, по Канту, что может проникнуть в мир «вещей в себе», в состоянии оторваться от наблюдаемого мира явлений и заглянуть в потусторонний мир, - это религия. Наша воля свободна или моральна, если мы подчиняемся всеобщему закону. Люди-свободные существа, и они не должны следовать закону.= Мы не должны использовать людей, чтобы достигнуть своей цели.
20. Философия Гегеля: метод и система.
Подверг пересмотру логику, идущую от Аристотеля. Выдвинул самый смелый за всю историю философии принцип: «Противоречие есть критерий истины, отсутствие противоречия есть критерий заблуждения». Создатель неформальной – диалектической логики.
Гегель указывает на 3 момента любого мышления:
1. Момент рассудок
2. Диалектическое
3. Спекулятивное
Гегель считает, что нет никаких «вещей в себе». Вещь в себе – это абстракция. Гегель ведёт речь о том, что познание должно быть конкретным. Рассудок лишь 1 из моментов мышления. Рассудок выполняет организующую функцию. Задача подлинной философии: постижение абсолютной истины. Гегель стремился исследовать и всесторонне обосновать важнейшие принципы диалектического способа мышления, в корне противоположного метафизике. Подвергнув глубокой и основательной критике метафизический метод, Гегель сформулировал законы и категории диалектики. Метод -это форма, движение, содержание, которая переходит от одной определённости к другой и составляет сущность диалектического суждения. Диалектика – мышление, объединяющее противоположности в единстве. Каждое сущее внутри себя противоречиво (П: день живёт смертью ночи, а ночь – смертью дня). Спекулятивное мышление – познание через единство противоположностей. Гегель полагал, что противоположности одновременно разделены и связаны. Всеобщее включает в себя особенное, всеобщее должно наполниться особенным. Задача философии, с точки зрения Гегеля, это познать всеобщее в особенностях её определений. «Мыслить всеобще – значит охватить единство противоположностей в их противопоставлениях».
В мышлении и в действительности существует 3 момента:
1. Тезис (утверждение) П: бутон
2. Антитезис (противопоставление) цветок
3. Синтез (объединение) плод
Система Гегеля
Логика Философия духа
Философия природы
Философия духа:
1. Субъективный дух (конкретное индивидуальное сознание человека)
2. Объективный дух (сфера общественного бытия – свобода)
3. Абсолютный дух (форма мировоззрения общественного сознания такие как философия, религия, исскуство)
Существует субстанция или понятие или идея. Представим себе Бога до творения мира, субстанция развивается от простых форм к более сложным. Этот процесс сотворения мира рассматривается как «логика». Всё начинается с понятие «бытие». Субстанция, понятие, идея существуют в себе. Бытие – есть ничто. Развитие субстанции : Субстанция-подвижна, она собирает в себя все знания. Всё должно быть познано этой субстанцией. От простого бытие субстанция развивается до понятия. (Субстанции присуще саморазвитие). Потом происходит процесс отчуждения субстанции в инобытие. В инобытие субстанция становится не свойственной себе. Субстанция проходит долгий путь развития в форме бытие природы. Достигая последнюю фазу развития, субстанция возвращается из инобытия к самой себе в форме духа.
Философия природы : (природа связана с этапами развития субстанции)
2. Органическая природа
3. Разумная природа
Субстанция проходит долгий путь развития в форме бытия природы (природа: неорганическая, органическая, разумная)
Философия духа:
Бог – безличный процесс саморазвития понятия, которое развивается собственное определение через развёртывание исходного противоречия и его дальнейшего противоречия. Дух освобождается от всех форм неличного бытия, далее эти формы преобразовываются в действительность.
· Субъективный
· Объективный
Профессор философии Кенигсбергского университета Иммануил Кант (1724-1804) был в Германии первым, кто приступил к систематическому обоснованию либерализма - идейной платформы класса буржуа, выделившихся из конгломерата третьего сословия, осознавших свое место в обществе и стремившихся утвердить в стране экономическую и политическую свободу. И. Кант задался целью истолковать эту платформу в качестве единственной разумной, попытался подвести под нее специальный философско-этический фундамент и таким образом оправдать ее. Кантовское учение о государстве и праве- итог решения мыслителем указанной задачи. Политико-юридические взгляды Канта содержатся преимущественно в трудах: «Идеи всеобщей истории с космополитической точки зрения», «К вечному миру», «Метафизические начала учения о праве».
Навеян духом Просвещения и перекликается с индивидуализмом школы естественного права краеугольный принцип социальных воззрений И. Канта: каждое лицо обладает совершенным достоинством, абсолютной ценностью; личность не есть орудие осуществления каких бы то ни было планов, даже благороднейших планов общего блага. Человек- субъект нравственного сознания, в корне отличный от окружающей природы,- в своем поведении должен руководствоваться велениями нравственного закона. Закон этот априорен, не подвержен влиянию никаких внешних обстоятельств и потому безусловен. Кант называет его «категорическим императивом», стремясь тем самым сильнее подчеркнуть абстрактно-обязательный и формалистический характер данного предписания.
Разум спонтанно творит для себя собственный мыслимый порядок- мир определенных идей; к нему он старается приблизить реальные условия и, сообразуясь с его параметрами, объявляет необходимыми соответствующие действия. Последние суть проявления той способности (той воли), которая закон своего морального бытия заключает в себе самой. В таком автономно, изнутри рождающемся самоограничении полагает она и свою высшую свободу, и свое непререкаемое значение.
Атрибут свободы имманентен человеческой личности: дар определять самим себе цель и варианты сообразного с намеченной целью поведения является врожденным. Индивид, по Канту, есть существо, в принципе способное стать «господином самому себе» и потому не нуждающееся во внешней опеке при осуществлении того или иного ценностного и нормативного выбора.
Истинное призвание права - надежно гарантировать морали то социальное пространство, в котором она могла бы нормально проявлять себя, в котором смогла бы беспрепятственно реализоваться свобода индивида. В этом суть кантовской идеи о моральной подоплеке, моральной обоснованности права.
Выводить же юридические нормы из этических у философа намерений не было. Он избегал указанной дедукции. Ему она представлялась своего рода санкционированием превращения дела моральной саморегуляции поведения личности в объект прямого государственного воздействия. Случись такое, предпринимаемым государством в отношении поданных мерам ни за что уже нельзя будет придать строго правового характера. Его они способны приобрести и удержать, если только издаваемые органами государства юридические правила останутся исключительно внешними, «легальными» нормативами поведения, не разрушающими моральную автономию личности.
Осуществление права требует того, чтобы оно было общеобязательным. Но каким образом достигается эта всеобщая обязательность права? Через наделение его принудительной силой. Иначе нельзя заставить людей соблюдать правовые нормы, нельзя воспрепятствовать их нарушению и восстанавливать нарушенное. Если право не снабдить принудительной силой, оно окажется не в состоянии выполнить уготованную ему в обществе роль. Но это значит также, что и категорический императив в качестве всеобщего закона права лишится своей безусловности. Вот почему всякое право должно выступать как право принудительное. Сообщить праву столь нужное ему свойство способно лишь государство - исконный и первичный носитель принуждения. По Канту, оказывается, что государственность вызывают к жизни и ее бытие оправдывают в конце концов требования категорического императива. Так в кантовском учении перебрасывается один из главных мостов от этики и права к государству.
Кант многократно подчеркивал насущную необходимость для государства опираться на право, ориентироваться в своей деятельности на него, согласовывать с ним свои акции. Отступление от этого положения может стоить государству чрезвычайно дорого. Государство, которое уклоняется от соблюдения прав и свобод, не обеспечивает охраны позитивных законов, рискует потерять доверие и уважение своих граждан. Его мероприятия могут перестать находить в них внутренний отклик и поддержку. Люди будут сознательно занимать позицию отчужденности от такого государства.
Кантовское толкование природы этого договора тесно сопряжено с идеями об автономии воли, об индивидах как моральных субъектах и т.п. Первое же главное условие заключаемого договора- обязательство любой создаваемой организации внешнего принуждения (монархической ли государственности, политически объединившегося ли народа) признавать в каждом индивиде лицо, которое без всякого принуждения осознает долг «не делать другого средством для достижения своих целей» и способно данный долг исполнить.
«Общественный договор», по Канту, заключают между собой морально развитые люди. Поэтому государственной власти запрещается обращаться с ними как с существами, которые не ведают морального закона и не могут сами (якобы по причине нравственной неразвитости) выбирать правильную линию поведения. Кант резко возражает против малейшего уподобления власти государства родительской опеке над детьми. «...Правление отеческое, при котором подданные, как несовершеннолетние, не в состоянии различить, что для них действительно полезно или вредно- такое правление есть величайший деспотизм.»
Критика Кантом «отеческого правления» представляла собой одну из форм борьбы, которую в XVII-XVIII вв. прогрессивные крути европейского общества вели против абсолютистско-монархических режимов и их идеологов. Приверженцы либерализма отвергали удушающую регламентацию общественной жизни, осуществляющуюся самодержавными правителями под предлогом «заботы» государства о хозяйственном преуспеянии индивида, его карьере, «правильном» образе жизни, личном счастье и т.д. Они вообще считали, что чрезмерное попечение властей о «благе» подданных сковывает инициативу и самостоятельность человека, снижает социальную активность людей, притупляет чувство гражданской ответственности за все происходящее и стимулирует настроения иждивенчества, ведет к нравственному перерождению личности.
Итак, согласно общественному договору, заключаемому в целях взаимной выгоды и в соответствии с категорическим (моральным) императивом, все отдельные лица, составляющие народ, отказываются от своей внешней свободы, чтобы тотчас же снова обрести ее, однако уже в качестве членов государства. Индивиды не жертвуют частью принадлежащей им свободы во имя более надежного пользования остальной ее частью. Просто люди отказываются от свободы необузданной и беспорядочной, дабы найти подлинную свободу во всем ее объеме в правовом состоянии.
Что касается права, то Кант различает в нем три категории:
Естественное право, которое имеет своим источником самоочевидные априорные принципы; положительное право, источником которого является воля законодателя; справедливость - притязание, не предусмотренное законом и потому не обеспеченное принуждением. Естественное право, в свою очередь, распадается на две ветви: частное право и право публичное. Первое регулирует отношения индивидов как собственников. Второе определяет взаимоотношения между людьми, объединенными в союз граждан (государство), как членами политического целого.
Феодальному бесправию и произволу Кант противопоставляет твердый правопорядок, опирающийся на общеобязательные законы. Он порицает юридические привилегии, проистекающие из обладания собственностью, и настаивает на равенстве сторон в частноправовых отношениях. Однако Кант делает серьезную уступку феодальной идеологии, когда признает объектом частного права не только вещи и поведение людей, но и самого человека. Подобный шаг приводит Канта к оправданию закрепленной в законодательстве власти мужа над женой, господина над слугой.
Центральным институтом публичного права является прерогатива народа требовать своего участия в установлении правопорядка путем принятия конституции, выражающей его волю. По существу, это прогрессивная демократическая идея народного суверенитета. Одна из ее составляющих - мысль о том, что каждый индивид (даже если он непосредственно не является «человеком власти») сам знает, какими должны были бы быть акции власти по его делу, и способен самостоятельно определить их требуемое содержание, не дожидаясь подсказок со стороны.
Верховенство народа, провозглашаемое Кантом вслед за Руссо, обусловливает свободу, равенство и независимость всех граждан в государстве - организации совокупного множества лиц, связанных правовыми законами. Выдвинув принцип суверенитета народа, Кант тут же спешит заверить, что он вовсе не помышляет о действительно широкой, неурезанной демократии. В подтверждение этого предлагается разделить всех граждан на активных и пассивных (лишенных избирательного права). К последним философ относит тех, кто вынужден добывать себе средства существования, лишь выполняя распоряжения других, т.е. низы общества.
У Канта имелись свои основания поддерживать веру в незыблемость авторитета верховной власти и закона. Скорее всего, он помышлял о необходимости обеспечить максимальную устойчивость главных опор гражданского состояния, покончившего со стихией дикости и произвола в жизни людей. Можно думать, что Кант специально не преследовал цели оправдать ущемление свободы граждан, поколебать идею автономии воли и т.д.
В кантовском понимании государь, правитель, «регент» по отношению к подданным получает только права, но отнюдь не обязанности. Кант оспаривает право народа наказывать главу государства, если даже тот нарушает свой долг перед страной. Философом категорически осуждается право восстания и допускается только легальное и в некотором роде пассивное сопротивление существующей власти.
Кант считал, что индивид может не чувствовать себя внутренне связанным с государственной властью, не ощущать своего долга перед нею, но внешним образом, формально он всегда обязан выполнять ее законы и предписания. Таким образом, Кант оправдывает политическое неповиновение особого рода. Явно и публично оно не дискредитирует государство, ни в коей мере не ориентировано на ниспровержение существующего государственного строя. Подобного рода неповиновение выступает, если следовать ходу мыслей Канта, формой борьбы за право - в отличие от прямых революционных действий, которые по сути своей являются открытой борьбой за власть.
Кант выдвигает проект установления «вечного мира». Его можно достичь, правда в отдаленнейшем будущем, созданием всеохватывающей федерации самостоятельных равноправных государств, построенных по республиканскому типу. По убеждению философа, образование такого космополитического союза в конце концов неминуемо. Залогом тому должны были явиться просвещение и воспитание народов, благоразумие и добрая воля правителей, а также экономические, коммерческие потребности наций.
(страница 2)
Кант твердо придерживался учения об автономии морали. Эта автономия понималась им как утверждение о том, что принципы морали происходят из природы разумной воли человека, воздерживающейся от действия, подчиненного принципу, который не может быть сделан всеобщим без внутреннего противоречия. Моральные принципы, не могут происходить ни от какого стремления к личным преимуществам, от чувств, метафизических умопостроений или религии.
Религия для Канта представляет ценность лишь как средство нравственного совершенствования личности. Христианское учение было интерпретировано им в работе "Религия в пределах одного только разума" как чисто нравственное учение, причем лишенное главных черт, отличающих его от естественной этики. Главным нравственным побудительным мотивом Кант считал чувство долга, идею блага он сводил к понятиям благой воли и счастья. Говоря в "Кpитике чистого разума" о невозможности познания вещей и явлений мира априорно, без привлечения опыта, о нравственных принципах Кант рассуждает как о познаваемых apriori, независимых от эмпирического познания и могущих вести к выводам и результатам, основы которых лежат вне эмпирической сферы. Такое понятие о нравственных принципах в целом является представлением о нравственности как о естественном нравственном законе (о христианской нравственности, понятно, речи не идет). Высшее благо, с точки зрения Канта, достижимо через исполнение нравственного закона.
Счастье, согласно учению Канта, может считаться подлинной ценностью лишь тогда, когда достигается усилием благой воли, направленной чувством нравственного долга. Такая точка зрения выгодно отличается от бытовавших во времена Канта утилитарных взглядов на долг как нечто вторичное по отношению к счастью, имеющее смысл лишь как стремление к удовольствию, получаемому личностью или общественным организмом. Однако даже с точки зрения нехристианской этики точка зрения Канта может быть оспорена как сводящая все средства нравственного действия в человеке к чувству, являющемуся лишь частью заложенных в человеке нравственных качеств, и к тому же частью, может быть, более других подверженной привносимым извне искажениям. Так, профессор Кембpиджского Унивеpситета А. Эвинг пишет, что Кант, "очевидно, отрицает ценность чего-либо, кроме благой воли и счастья, даже ценность науки и знания, любви, эстетического и религиозного опыта, - они признавались значимыми лишь в качестве средств. Он (Кант - В.Ч.) подчеркивает, что благость благой воли не зависит от того, достигает ли она успеха в попытках действия или фактических последствиях. От отрицает любую заслугу в действии, лишенном моральной мотивации, насколько бы оно ни было согласно со внешним нравственным законом. Это утверждение широко оспаривается, поскольку многие добрые дела лучше совершаются, будучи движимы любовью, а не чувством долга".
Необходимо также отметить, что, пожалуй, главным отличительным критерием подлинно нравственного принципа Кант считал возможность его универсализации. Понимая, впрочем, что не всегда возможно и нужно действовать только по принципу, который непременно можно унивеpсализовать (так, если никто из нашего окружения не выполняет обещаний, это не значит, что мы не должны их выполнять), Кант одновременно считает, что нельзя действовать по принципу, который невозможно сделать всеобщим ни пpи каких условиях (например, не может быть общим для убийцы и его жертвы "принцип" оправдания убийцей своего действия).
Основные положения Кантовой этики неизбежно приводят к созданию на основе разрозненных стремлений "очистить" этику от религии стройной, "унивеpсалистской" системы этики, основанной на взгляде на человека (или, скорее, на человечество) как на конечную меpу своей собственной нравственности. Конечной целью жизни вселенского человеческого сообщества, естественно, при этом должно стать достижение абстрактного и вместе с тем утилитарного счастья. Поэтому вполне логичной выглядит следующая формулировка Канта, звучащая новым нравственным императивом: "Действовать так, чтобы обращаться с человечеством никогда как только со средством, но всегда также как с конечной целью". При том, что первая часть данной формулы совершенно справедлива, когда речь идет об использовании человека человеком только как средства для достижения утилитарных целей, поставление человечества в ранг конечной цели для всего и вся становится лозунгом внеpелигиозной этики. Апофеозом этого имеpатива является наpисованная Кантом картина "царства конечных целей" - человеческого сообщества, все члены которого относятся друг ко другу не только как к средствам, но как к конечным целям.
Этот идеал, прямо противоположный идеалу царства Божия и одновременно подменивший его, ставший его суррогатом, проложил путь не только для дальнейшей "привязки" естественных нравственных норм к системам взглядов, далеким от творца морали - Бога, но и для учений, ограничивавших область действия естественной этики или просто отрицавших ее существование, а нередко и прямо отвергавших всякую мораль.
Любопытно заметить, что последователи философии Канта в искусстве прочнейшим образом закрепили свое восприятие его воззрений в сознании многих людей через творческие образы. Так, для английского поэта Мэтью Арнольда (1822-1888) религия становится, как бы приложением к естественной морали, "моралью, соединенной с чувством". Бога ему заменяет абстрактная "сила, подвигающая к праведности", призванная помогать человеку в моральном самосовершенствовании.
Много внимания Кант уделял термину "вера". По Канту существуют три вида веры. Прагматической он называет веру человека в свою правоту в том или ином единичном случае.
Веру в общие положения Кант называет доктриальной. Он готов держать пари на все свое имущество, что хотя бы на одной из видимых нами планет есть обитатели. Это пример доктриальной веры. Сюда же Кант относит и учение о боге, и его бытии. Доктриальная вера содержит в себе все же нечто не твердое: нередко затруднения, встречающиеся при размышлениях, отделяют нас от нее, хотя мы постоянно к ней возвращаемся.
Совершенно иной характер носит моральная вера, где вопрос об истинности суждений даже не встает. "Эту веру ничего не может поколебать, так как были бы ниспровергнуты сами мои нравственные принципы, от которых я не могу отказаться, не став в собственных глазах достойным призрения". Верить в бога здесь означает не размышлять о его бытии, а просто быть добрым.
Итак, выдвинув тезис знание выше веры, Кант снабжает его антитезисом-оговоркой: которую нельзя сопоставлять со знанием, которое реализуется в поведении.
"Критика чистого ума" завершается программой на будущее. Ни о каких новых "критиках" Кант не помышляет. Критическая работа завершена. Следующая работа по изложению позитивных начал метафизики.
Термин "метафизика" впоследствии сформулирует Гегель, он обозначит им заскорузлое мышление, делающее ошибочные мировоззренческие выводы из принципов формальной логики; живое философствование Гегель называет диалектикой. Для Канта дело обстоит совсем иначе: диалектика - это иллюзорная логика, метафизика - мировая мудрость. О метафизике Кант отзывается очень высоко. Это для него "завершение всей культуры разума человека", те, кто разочаровался в метафизике рано или поздно вернуться к ней.
Кант предрекает новое рождение метафизики "по совершенно неизвестному до сих пор плану". На последних страницах "Критики чистого ума" находится план возрождения философии, который, увы оригинальностью не отличается. По замыслу Канта, вся система метафизики должна состоять из четырех частей - онтологии, физиологии, космологии и теологии. Онтология - учение об общих принципах бытия; физиология - учение о природе, которая распадается на физику и психологию. Космология - наука о мире в целом; теология - о боге. Кант фактически не ответил на вопрос, заданный в начале "Критики", - как возможна метафизика в качестве науки. Своей трансцендентальной диалектикой он разрушил все догматические построения в этой сфере, но дальше декларирования необходимости новой научной философии не пошел.
Исходное понятие этики Канта - автономная добрая воля. Говоря о ней, Кант поднимался до высокого пафоса. «Нигде в мире, да и нигде за его пределами невозможно мыслить ничего иного, что могло бы считаться благом без ограничения, кроме одной только доброй воли. Рассудок, остроумие и способность суждения и как бы там ни назывались таланты духа, или мужество, решительность, целеустремленность как свойства темперамента в некоторых отношениях, без сомнения, хороши и желательны; но они могут стать также в высшей степени дурными и вредными, если не добра воля, которая должна пользоваться этими дарами природы. Если бы даже в силу особой немилости судьбы или жалкого состояния мачехи - природы эта воля была бы совершенно не в состоянии достигнуть своей цели; если бы при всех стараниях она ничего не добилась и оставалась одна только добрая воля (конечно, не просто как желание, а как применение всех средств, поскольку они в нашей власти), - то все же она сверкала бы подобно драгоценному камню сама по себе как нечто такое, что имеет в самом себе свою полную ценность» .
Кантовская добрая воля не пассивна, от ее носителя мыслитель требует действия, поступка. Канта критиковали за формальный подход к делу: то, что в одних условиях благо, в других может оказаться злом. Последнее справедливо, и философ знал это. Он говорил лишь о компасе, который помогает человеку ориентироваться среди бурь и волнений житейского моря. Конечно, любой компас подвержен помехам, но они проходят, а стрелка снова тянется к полюсу, так и потеря моральных ориентиров недолговечна, рано или поздно перед человеком проясняется нравственный горизонт, и он видит, куда ведут его поступки - к добру или злу. Добро есть добро, даже если никто не добр. Критерии здесь абсолютны и очевидны, как различие между правой и левой рукой.
Для того чтобы распознать добро и зло, не нужно специального образования, достаточно интуиции. Последним термином Кант предпочитал не пользоваться; его термин - способность суждения, она от «бога», от природы, а не от знаний. «Чтобы быть честными и добрыми и даже мудрыми и добродетельными, мы не нуждаемся ни в какой науке и философии.
В теории, удаляясь от эмпирии, разум впадает в противоречия с самим собой, приходит к загадкам, к хаосу неизвестности, неясности, неустойчивости. Иное дело в поведении. Практическая способность суждения, освобождаясь от чувственного материала, устраняет привходящие наслоения и упрощает себе задачу. Моральность предстает здесь в очищенном, незамутненном виде. Вот почему, хотя мораль рождается вне философии, философствование идет ей на пользу. «Невинность, конечно, прекрасная вещь, но, с другой стороны, очень плохо, что eе трудно сохранить и легко совратить. Поэтому сама мудрость, которая вообще то больше состоит в образе действий, чем в знании, все же нуждается в науке не для того, чтобы у нее учиться, а для того, чтобы ввести в употребление ее предписание и закрепить его».
Только в практической (нравственной) сфере разум приобретает конститутивную функцию, то есть решает конструктивную задачу формирования понятий и их реализации. Предмет практического разума - высшее благо, то есть обнаружение и осуществление того, что нужно для свободы человека. Кант говорит о первенстве практического разума перед теоретическим. Главное - поведение, вначале дело, знание потом. Философия вырывается здесь из плена умозрительных конструкций, выходит в сферу жизненно важных проблем, помогая человеку обрести под ногами твердую нравственную почву.
Философский анализ нравственных понятий говорит о том, что они не выводятся из опыта, они априорно заложены в разуме человека. Кант в разных местах настойчиво повторяет эту мысль. Надо правильно ее понять. Кант не исследует происхождения морали в целом как формы сознания, которая возникла вместе с обществом и вместе с ним трансформировалась. Речь идет только о нравственном статусе индивида. Повседневный опыт антагонистического общества противостоит моральности, скорее духовно уродует, нежели воспитывает человека. Моральный поступок выглядит как результат некоего внутреннего императива, порой идущего вразрез с аморальной практикой окружающей действительности.
Строго говоря, любой поступок императивен, он требует для своего свершения концентрации воли. Моральный поступок - следствие категорического императива; человек не стремится при этом достичь никакой цели, поступок необходим сам по себе.
Цели гипотетического императива могут быть двоякими. В первом случае человек четко знает, что ему нужно, и речь идет только о том, как осуществить намерение. Хочешь стать врачом - изучай медицину. Императив выступает в качестве правила уменья. Последнее не говорит о том, хороша ли, разумна ли поставленная цель, а лишь об одном - что нужно делать, чтобы ее достичь. Предписания для врача, чтобы вылечить пациента, и для отравителя, чтобы наверняка его убить, здесь равноценны. Поскольку каждое из них служит для того, чтобы осуществить задуманное.
Во втором случае цель имеется, но весьма туманная. Дело касается счастья человека. Гипотетический императив приобретает здесь форму советов благоразумия. Последние совпадали бы с правилами уменья, если бы кто-нибудь дал четкое понятие о счастье. Увы, это невозможно. Хотя каждый человек желает достичь счастья, тем не менее он не в состоянии определенно и в полном согласии с самим собой сказать, чего он, собственно, хочет, что ему нужно. Человек стремится к богатству - сколько забот, зависти и ненависти он может вследствие этого навлечь на себя. Он хочет знаний и понимания - нужны ли они ему, принесут ли они ему удовлетворение, когда он узрит скрытые пока что от него несчастья? Он мечтает о долгой жизни, но кто поручится, что она не будет для него лишь долгим страданием? Он желает себе, по крайней мере, здоровья - но как часто слабость тела удерживала от распутства? В отношении счастья невозможен никакой императив, который в строжайшем смысле предписывал бы совершать то, что делает счастливым, так как счастье есть идеал не разума, а воображения и покоится на сугубо эмпирических основаниях.
Нравственность нельзя построить на таком зыбком основании, каким является принцип счастья. Если каждый будет стремиться только к своему счастью, то максима человеческого поведения приобретет весьма своеобразную «всеобщность». Возникнет «гармония», подобная той, которую изобразил сатирический поэт, нарисовавший сердечное согласие двух супругов, разоряющих друг друга: о удивительная гармония! Чего хочет он, того хочет и она! При таких условиях невозможно найти нравственный закон, который правил бы всеми.
Дело не меняется от того, что во главу угла ставится всеобщее счастье. Здесь люди также не могут договориться между собой, цель неопределенна, средства зыбки, все зависит от мнения, которое весьма непостоянно. Поэтому никто не может принудить другого быть счастливым так, как он того хочет, как он представляет себе благополучие других людей. Моральный закон только потому мыслится как объективно необходимый, что он должен иметь силу для каждого, кто обладает разумом и волей.
Категорический императив Канта в окончательной формулировке звучит следующим образом: поступай так, чтобы правило твоей воли могло всегда стать принципом всеобщего законодательства . По сути дела, это парафраз древней истины: веди себя в отношении другого так, как ты хотел бы, чтобы он вел себя в отношении тебя. Делай то, что должны делать все.
Кантовский категорический императив нетрудно подвергнуть критике: он формален и абстрактен, как библейские заповеди. Например, не укради. А если речь идет о куске хлеба, и человек умирает от голода, и хозяину хлеба потеря этого куска ничем не грозит? Кант вовсе не за то, чтобы люди умирали, а рядом пропадала пища. Просто он хочет называть вещи своими именами. На худой конец, укради, только не выдавай свой поступок за моральный. Вот в чем вся соль. Мораль есть мораль, а воровство есть воровство. В определениях надо быть точным.
У Канта есть небольшая статья с красноречивым названием «О мнимом праве лгать из человеколюбия». Во всех случаях жизни, настаивает философ, надо быть правдивым. Даже если злоумышленник, решивший убить твоего друга, спрашивает тебя, находится ли его жертва у себя дома, не лги. У тебя нет гарантий, что твоя ложь окажется спасительной. Ведь возможно, что на вопрос преступника, дома ли тот, кого он задумал убить, ты честным образом ответишь утвердительно, а последний между тем незаметно для тебя вышел и таким образом не попадется убийце и злодеяние не будет совершено. Если же ты солгал и сказал, что твоего друга нет дома и он действительно (хотя и незаметно для тебя) вышел, а убийца встретил его на улице и совершил преступление, то тебя с полным основанием надо привлекать к ответственности как виновника его смерти. Между тем, если бы ты сказал правду, насколько ты ее знал, то возможно, что пока убийца отыскивал бы своего врага в его доме, он был бы схвачен сбежавшимися соседями, и убийство не произошло. Правдивость есть долг, и стоит только допустить малейшее исключение из этого закона, чтобы он стал шатким и ни на что не годным. Моральная заповедь не знает исключений.
Кант был в числе первых мыслителей, провозгласивших безотносительную ценность человеческой личности независимо от расовой, национальной и сословной принадлежности. Один из вариантов категорического императива гласит: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице и в лице всякого другого как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству
Многое зависит от самого человека. Есть такое понятие - достоинство. Надо знать, что это значит, и уметь сохранять его. Не становитесь холопом другого человека. Не допускайте безнаказанного попрания ваших прав. Не делайте долгов. Не принимайте благодеяний. Не становитесь прихлебателями или льстецами. Тогда, говорит Кант, вы сохраните свое достоинство. А кто превратил себя в червя, пусть не жалуется потом, что его топчут ногами.
Специально «для класса мыслителей» Кант сформулировал следующие максимы:
- 1) Думать самому.
- 2) Мысленно ставить себя на место другого.
- 3) Всегда мыслить в согласии с самим собой.
Интеллект дан человеку для того, чтобы он мог им пользоваться без какого либо принуждения, чтобы его духовный горизонт был достаточно широк, а образ мысли последователен.
Решительно высказывается Кант против любого фанатизма, характеризуя его как «нарушение границ человеческого разума». Даже «героический фанатизм» стоиков не привлекает его. Только трезвое осознание долга руководит поведением мыслящего человека. «Долг! Ты возвышенное, великое слово, в тебе нет ничего приятного, что льстило бы людям, ты требуешь подчинения, хотя, чтобы побудить волю, и не угрожаешь тем, что внушало бы естественное отвращение в душе и пугало бы; ты только устанавливаешь закон, который сам собой проникает в душу и даже против воли может снискать уважение к себе (хотя и не всегда исполнение); перед тобой замолкают все склонности, хотя бы они тебе втайне противодействовали, - где же твой, достойный тебя источник и где корни твоего благородного происхождения, гордо отвергающего всякое родство со склонностями, и откуда возникают необходимые условия того достоинства, которое только люди могут дать себе?
Это может быть только то, что возвышает человека над самим собой (как частью чувственно воспринимаемого мира), что связывает его с порядком вещей, который может мыслить только рассудок и которому вместе с тем подчинен весь чувственно воспринимаемый мир... Это не что иное, как личность»
Под словом «личность» Кант понимает два принципиально различных кантовских термина - «Person» и «Personlichkeit». Первый термин означает «лицо», только второй - «личность». Под лицом Кант понимает человеческий индивид, отличающий себя от других, олицетворение принципа «я мыслю», личность есть нечто большее, чем носитель сознания, последнее в личности становится самосознанием. Быть личностью - значит быть свободным, реализовать свое самосознание в поведении. Ибо природа человека - его свобода.
Свобода с точки зрения этики не произвол. Не просто логическая конструкция, при которой из данной причины могут на равных правах проистекать различные действия. Хочу - поступлю так, а хочу - совсем наоборот. Нравственная свобода личности состоит в осознании и выполнении долга. Перед самим собой и другими людьми «свободная воля и воля, подчиненная нравственным законам, - это одно и то же».
Человек - дитя двух миров. Принадлежность к чувственно воспринимаемому (феноменальному) миру делает человека игрушкой внешней причинности, здесь он подчинен посторонним силам - законам природы и установлениям общества. Но как член интеллигибельного (ноуменального) мира «вещей самих по себе» он наделен свободой. Эти два мира не антимиры, они взаимодействуют друг с другом. Интеллигибельный мир содержит основание чувственно воспринимаемого мира.
Так и ноуменальный характер человека лежит в основе его феноменального характера. Беда, когда второй берет верх над первым. Задача воспитания состоит в том, чтобы человек целиком руководствовался бы своим ноуменальным характером. Принимая то или иное жизненно важное решение, исходил бы не из соображений внешнего порядка (карьера, барыш и пр.), а исключительно из повеления долга. Для того чтобы не совершалось обратного, человек наделен совестью - удивительной способностью самоконтроля.
«Человек может хитрить сколько ему угодно, чтобы свое нарушающее закон поведение, о котором он вспоминает, представить себе как неумышленную оплошность, просто как неосторожность, которой никогда нельзя избежать полностью, следовательно, как нечто такое, во что он был вовлечен потоком естественной необходимости, чтобы признать себя невиновным; и все же он видит, что адвокат, который говорит в его пользу, никак не может заставить замолчать в нем обвинителя, если он сознает, что при совершении несправедливости он был в здравом уме, т. е. мог пользоваться своей свободой» . Механизм совести устраняет раздвоенность человека. Нельзя все правильно понимать, но неправедно поступать; одной ногой стоять в мире интеллигибельном, а другой - в феноменальном; знать одно, а делать другое. С совестью нельзя играть в прятки. Никакие сделки с ней невозможны. И ее не усыпишь, рано или поздно она проснется и заставит держать ответ.
Определи себя сам, проникнись сознанием морального долга, следуй ему всегда и везде, сам отвечай за свои поступки - таков смысл кантовской этики, строгой и бескомпромиссной.
Внимание Канта к проблеме свободы определялось ее социальной и теоретической актуальностью. В письме к Гарве от 1798 г. (21 сентября) Кант пишет, что не исследование бытия божьего, бессмертия и т. д. было его отправной точкой: «Человеку присуща свобода-- у него нет никакой свободы, а все в нем природная необходимость». Вот что, прежде всего, пробудило меня от догматического сна и побудило приступить к критике разума как такового...».
Примечательно, что Гегель отводил проблеме свободы в философии Канта центральное место, видя в ней исходный пункт понимания кантовской системы. В лекциях по истории философии Гегель отмечает, что если во Франции проблема свободы ставилась со стороны воли (т. е. в плане практического социального действия), то Кант рассматривает ее с теоретической стороны.
В действиях субъекта на основе свободы и нравственности Кант видит путь преобразования мира. История человечества рассматривается им как история человеческих действий. Моральное, в свою очередь, в философии Канта выступает как средство решения социальных проблем. Основной нравственный закон -- категорический императив -- мыслитель рассматривает как условие и оптимальный принцип отношений людей в обществе (в некотором роде общественных отношений), в котором только и возможно осуществление конечной цели природы в отношении человеческого рода -- развитие всех природных задатков. Отсюда следует, что практическая философия в изложении Канта является теорией социального действия субъекта. И в этом основной смысл и пафос «критицизма», поскольку приоритет в нем принадлежит практическому.
Кант называет понятие свободы «ключом к объяснению автономии воли». Свобода воли есть свойство воли быть самой для себя законом. Положение это может иметь только один смысл: оно есть принцип поступать только согласно такой максиме, которая может иметь предметом самое себя также в качестве всеобщего закона. Но, как разъясняет Кант, это и есть формула категорического императива, а также принцип нравственности. Таким образом, «свободная воля и воля, подчиненная нравственным законам,-- это одно и то же.
Но существует ли такая свободная, подчиненная одному лишь нравственному закону воля? Для ответа на этот вопрос Кант предлагает различать понятие причинности как «естественной необходимости» и понятие причинности как свободы. Первое из них касается только существования вещей, поскольку они определяются во времени, т. е. касается этих вещей в качестве явлений. Второе касается лишь причинности их как вещей в себе, к которым уже не применимо понятие о существовании во времени.
До Канта определения существования вещей во времени признавались за определения их как вещей самих по себе. Но в таком случае, полагает Кант, необходимую причинность никоим образом нельзя совместить со свободой. Кто включает событие или поступок в поток времени, тот тем самым навсегда делает невозможным рассматривать это событие или этот поступок как свободные. Каждое событие и каждый поступок, которые происходят в определенный момент времени, необходимо зависят от условий предшествующего времени. Но прошедшее время уже не находится в моей власти. Поэтому каждый поступок необходим в силу оснований, которые не находятся во власти человека. Но это означает, что ни в один момент времени, в который человек действует, он не бывает свободным. Бесконечный ряд событий я могу только продолжать в заранее определенном порядке и никогда не могу начинать его из себя. Закон всеобщей естественной необходимости есть, по Канту, «рассудочный закон, ни под каким видом не допускающий отклонений или исключений для какого бы то ни было явления». Если бы мы допустили возможность хотя бы какого-нибудь исключения из всеобщего закона необходимости, то мы «поставили бы явление вне всякого возможного опыта... и превратили бы его в пустое порождение мысли и воображения».
Человек с его поведением, поскольку мы его рассматриваем как явление среди других явлений природы, не составляет никакого исключения из общего правила, или закона, естественной необходимости. В человеке, как в каждом предмете чувственно воспринимаемого мира, мы должны были бы находить его эмпирический характер, благодаря которому поступки человека как явления стояли бы, согласно постоянным законам природы, «в сплошной связи с другими явлениями и могли бы быть выведены из них как их условий и, следовательно, вместе с ними были бы членами единого ряда естественного порядка». Развивая эти мысли, Кант выдвигает в отношении эмпирического человека принцип, представляющий своеобразную аналогию -- в данном частном случае -- с формулой, которую Лаплас несколькими десятилетиями позже выдвинул как общую, «мировую» формулу, выражающую детерминированность всех состояний природы: поскольку все поступки человека в явлении могут быть определены из его эмпирического характера и других действующих причин согласно естественному порядку, постольку, говорит Кант, если бы мы могли исследовать до конца все явления воли человека, любой человеческий поступок можно было бы предсказать с достоверностью и познать как необходимый на основании предшествующих ему условий. Следовательно, если бы для нас было возможно так глубоко проникнуть в образ мыслей человека, чтобы нам было известно каждое, даже малейшее, его побуждение, в том числе и все внешние поводы, влияющие на него, то поведение человека было бы предсказуемо «с такой же точностью, как лунное или солнечное затмение». Поэтому, рассуждает Кант, «в отношении этого эмпирического характера нет свободы».
Приписывать свободу существу, бытие которого определяется условиями времени, согласно Канту, невозможно. Выводить наши поступки из-под власти физической необходимости недопустимо. Закон необходимой причинности неизбежно касается всякой причинности вещей, существование которых определяется во времени. Если бы, поэтому существование «вещей в себе» также определялось существованием их во времени, то понятие свободы «следовало бы отбросить как никчемное и невозможное понятие».
В вопросе о свободе решение зависит, согласно Канту, вовсе не от того, лежит ли причинность внутри субъекта или вне его, и если она лежит внутри него, то определяется ли необходимость поступка инстинктом или разумом. Если определяющие представления имеют основу существования во времени -- в каком-нибудь предшествующем состоянии, а это состояние в свою очередь -- в ему предшествующем, то необходимые определения могут быть одновременно и внутренними. Их причинность может быть и психической, а не только механической. Однако и в этом случае основа причинности определяется во времени, следовательно, при необходимо действующих условиях прошлого. А это значит, что, когда субъект должен действовать, определяющие основания его поступков уже не находятся в его власти. Вводя то, что можно было бы назвать психологической свободой, вместе с ней вводят и естественную необходимость. Тем самым не остается уже никакого места для свободы в кантовском, «трансцендентальном» смысле и, следовательно, для независимости от природы вообще. Если бы свобода нашей воли была только психологической и относительной, а не трансцендентальной и абсолютной, то, по Канту, «в сущности она была бы не лучше свободы приспособления для вращения вертела, которое, однажды заведенное, само собой совершает свои движения».
Чтобы «спасти» свободу, т. е. показать, каким образом она возможна, остается, по мысли Канта, только один путь. Существование вещи во времени, а стало быть, и причинность по закону естественной необходимости следует относить только к явлению. Напротив, свободу надлежит приписывать тому же самому существу, но уже не как «явлению», а как «вещи в себе».
Таким образом, для обоснования возможности свободы Кант признал необходимым то самое различение «явлений» и «вещей в себе», которое составляет центральный тезис его теоретической философии и которое было изложено в «Критике чистого разума». Вместе с этим различением, или, точнее, как один из обосновывающих его тезисов, Кант признал неизбежным учение об идеальности времени.
В учении Канта о свободе обнаруживается глубокая связь между его теорией познания и этикой, между его учением о разуме теоретическом и учением о разуме практическом. Этика Канта одним из своих устоев имеет «трансцендентальную эстетику» -- учение об идеальности пространства и времени. На идеализм теории пространства и времени опираются у Канта и математика (в его гносеологии), и учение о свободе (в его этике). Кант сам подчеркнул огромную роль своего учения о времени для построений своей этики: «Вот как необыкновенно важно это обособление времени (как и пространства) от существования вещей в себе, сделанное в критике чистого спекулятивного разума». И хотя хронологически разработка учения об идеальности времени и пространства предшествовала разработке этики с ее учением о свободе, связь между ними ясно выступает уже в «Критике чистого разума». Уже в разделе об антиномиях чистого разума Кант имеет в виду то самое учение о свободе и необходимости, которое он разовьет и изложит несколькими годами позже в «Основах метафизики нравственности» и в «Критике практического разума». Уже в «Трансцендентальной диалектике» -- в «Разрешении космологических идей о целокупности выведения событий в мире из их причин» -- Кант развивал положение, что «если явления суть вещи в себе, то свободу нельзя спасти». Здесь Кант старался доказать, что субъект, действующий свободно (не постигаемый в чувственном созерцании, а только мыслимый), «не был бы подчинен никаким временным условиям, так как время есть условие только явлений, а не вещей в себе». Здесь же Кант приходит к выводу, что «свобода может иметь отношение к совершенно иному роду условий, чем естественная необходимость, и поэтому... и то и другое могут существовать независимо друг от друга и не препятствуя друг другу».