Ганс христиан андерсен красные башмаки читать онлайн текст. Сказка Красные башмаки
У сказкотерапевтов есть несколько любимых сказок. Сказка “Красные башмачки”, первоначально записанная братьями Гримм, а потом переосмысленная и переработанная Андерсеном – одна из них. Эта сказка вряд ли может считаться детской, особенно теперь, когда строгие “христианские” нравоучения как норма воспитания подрастающего поколения давно канули в лету. Всё-таки мы живём в секуляризованном мире, то есть религия у нас отделена от общества и религиозное воспитание (особенно сводящееся к устрашению) не является основным способом воздействия на юный ум.
Плохо это или хорошо – данное рассуждение не является целью и темой нашего тренинга. Да и сказка, в общем-то, не об этом.
Сказка “Красные башмачки”, тем не менее – страшная сказка. Традиционно она вызывает ужас и неприязнь, а это для психотерапевта является чётким сигналом к тому, что именно с этим материалом и нужно работать.
Всё, что вызывает у нас желание “спрятать его подальше”, постараться забыть (то есть, вытеснить в бессознательное ) должно быть, напротив, тщательно проработано, будучи вытащенным на яркий свет вдумчивого психотерапевтического анализа.
Мы должны учиться задавать себе вопросы: Что меня так испугало? Почему мне стало неприятно? Почему я даже не желаю развивать эту мысль и докапываться до причин, вызвавших волну моих негативных переживаний и ощущений?
Именно тогда, в ходе анализа, наши страхи перестанут быть страхами , а превратятся в позитивный полезный ресурс , откроют нам тайны о нас самих, сделают сильнее, бесстрашнее и осведомлённее. Сон разума – вот тот единственный персонаж-Бармаглот, кто порождает Чудовищ и которого стоит бояться.
Здесь же мы, вслед за психотерапией и действуя в унисон с её пониманием своей главной задачи, будим ум , предлагая трезво и спокойно расследовать то, что другие предпочитают прятать от себя всю жизнь. Мы, как сказочный петушок Будимир – за свет утреннего солнца, от которого разбегаются прочь тени и тени теней...
Итак, я предлагаю вам превратить традиционно пугающую всех сказку в позитивный ресурс. Для этого мы подвергнем её сказкотерапевтическому анализу.
Итак, в путь. Сначала мы услышим ещё раз содержание этой непростой сказки.
“Красные башмачки”
Жила-была девочка, очень бедная, почти нищая. У неё не было никого, кроме мамы – такой же бедняжки. Больше всего на свете девочка хотела красивой жизни, потому что их с мамой жизнь была некрасива, но обе были не слепые и не глупые и знали, что бывает и по-другому.
Однажды мама девочки собрала все свои жалкие лоскутки, которые лежали у неё в корзинке с рукоделием, и отобрав самые яркие и красивые – сшила своей дочке – красные тряпичные башмачки. Девочка лелеяла эти башмачки как залог своего будущего счастья, как билет в мир Немыслимой Роскоши, Совершенного Изящества и Бесконечного Веселья.
На самом же деле, у неё кроме этих башмачков вообще никакой другой обуви и не было – она, как и все бедняки своего времени большую часть года ходила босиком.
И вот от нужды и горестей мама девочки вскоре заболела и умерла, оставив дочь круглой сиротой. Девочка шла за гробом матери в своих красных башмачках (как мы помним, другой обуви у неё не было) и вот тут-то... тут случился поворот в её судьбе.
В это время, по той же дороге, но в богатой карете ехала из церкви Пожилая Знатная Дама, а сопровождал её в путешествии личный духовник. Из окна кареты они увидели малышку, бредущую за гробом матери и поскольку своих детей у Дамы не было, а она была очень добра и благочестива, то, посовещавшись с духовником, Дама решила забрать тот час же ребёнка к себе, удочерить, дать воспитание и сделать своей наследницей.
Счастью девочки не было предела... “О, эти прекрасные башмачки принесли мне счастье, спасибо матушке, – подумала она. – Разве соизволила бы меня заметить, разве полюбила бы меня эта богатая дама, если бы я шла босая и некрасивая?”
Бедная девочка совсем не знала мыслей Старой Дамы. Первое, что Дама приказала сделать слугам, когда привезла девочку к себе домой, так это поскорее сжечь в печке “эти ужасные отрёпья”, которые “уродовали ноги бедной малышки”...
Девочке было, конечно, жаль матушкиных башмачков, но она прекрасно понимала – башмачки были действительно порядком изношенные. Кроме того, богатые люди ходят в обуви из мягкой выделанной кожи, а не в тряпичных лоскутках.
“Добрая Госпожа купит мне новые, настоящие красные башмачки!” – подумала девочка.
***
Но Добрая Леди и не собиралась покупать девочке никакую красную обувь. В том обществе, в котором она жила – это было бы просто неуместно. Поводов носить красные башмаки у юных леди её круга практически не было. Бежевые – на бал. Строгие коричневые – в церковь. А куда ещё ходить юной девице? В красных туфельках можно только плясать на ярмарках и в кабаках, но аристократки не посещают ярмарочные гуляния и не пляшут в кабаках...
Всё это Старая Дама объяснила девочке, но у той было уже своё представление о том, что такое – настоящая жизнь . (Немыслимая Роскошь, Совершенное Изящество и Бесконечное Веселье). И всё это перечисленное воплотилось, отлилось в лаконичную форму пары туфелек ярко-красного цвета...
Дело в том, что эту философию девочка выстрадала в своей холодной и голодной каморке и приняла из тёплых любящих рук матери, а расстаться с иллюзиями, полученными таким способом бывает, порой, не под силу даже крепким взрослым людям, много видевшим на своём веку, не то что маленьким девочкам.
Наступил самый торжественный день в жизни каждого католического ребёнка – День Конфирмации – первое причастие в церкви. К этому празднику готовятся много лет, учат наизусть молитвы и ответы на вопросы священника, но главное: магазины продают роскошные платья (почти как у невест) и множество дорогих избыточных аксессуаров: от корзинок, увитых цветами, до молитвенников в кожаных переплётах.
Однако Некоторая Часть Общества, которая считает себя Знатной и обладающей Подлинно Хорошим Вкусом, смотрит на весь этот “базарный шик” с неодобрением. Церковь – не место для демонстрации кричащих туалетов. Одеваться нужно в дорогие ткани, но крой должен быть сдержанным, иначе как отличить аристократку от дочери разбогатевшего торгаша?
Разумеется, и туфли должны быть никакие не красные (это только дурак красному рад), а коричневые, строгие, соответствующие моменту.
“Конфирмация – это первый выход в свет для молодой девушки. К тебе уже будут присматриваться потенциальные свекрови, так что держи спину и учи псалмы и меньше думай о ерунде, ты уже не дитя!” – примерно так рассуждала Старая Леди.
Но девочка, героиня нашей сказки, думала по-другому, всё по-старому.
Она решила настоять на своём и появиться в день конфирмации только в красных туфельках. “Платье я ей уж уступлю, – думала девочка. – Но туфельки – нет! Пусть все увидят, какая я красивая!”
Вместе они поехали в магазин выбирать наряд и девочка, пользуясь тем, что Старая Леди была уже почти совсем слепа, выбрала себе самую кричащую пару обуви, да ещё и ярко-красного цвета.
Когда она вошла в церковь и приподняла юбки, чтобы переступить порог, толпа ахнула. Девочка гордо приняла причастие и вышла вон, не уронив своего достоинства. Однако в церкви было скучновато. Больше всего ей сейчас хотелось бы танцевать – башмачки были словно созданы для весёлой чечётки под кабацкую музыку.
Толпа расхлынулась перед девочкой и она шла в одиночестве, как вдруг... к ней подошёл странно усмехающийся Незнакомец. Он шёл криво, на деревянной ноге, а его тёмное лицо пересекал страшный шрам, уродовавший и без того неприятные черты. “Какие красивые у тебя башмачки, – хрипло сказал Незнакомец. – Дай потрогать”. Он нагнулся и прищёлкнул заскорузлыми пальцами по дорогой коже ботиночка. Девочка испугалась и быстро побежала к своей карете, в которой её уже с волнением ожидали все домашние.
Но что это? Пока она бежала к карете, ноги её стали выплясывать незнакомый замысловатый танец, так что она чуть не споткнулась и не упала лицом в пыль. И всю дорогу в карете, ноги продолжали плясать так, что девочка еле сумела выдать эти странные движения за нервную дрожь. Приехав домой, она тотчас же бросилась к себе в комнату и сорвала с ног злополучные башмаки. Он зашвырнула их в угол комнаты и ещё какое-то время они продолжали постукивать каблуками.
Однако характер у девочки был силён...
Сейчас её как никогда тянуло танцевать, наслаждаться своей юной жизнью, а размеренная жизнь в доме старухи казалась ей адом.
“Для чего это всё богатство, если я по-прежнему несчастна?” – думала девочка.
Но теперь у неё были настоящие роскошные красные башмачки, созданные для весёлого танца. И они манили.
В один прекрасный весенний вечер девочка решилась. Она вновь надела башмаки и выскользнула из тихого дома, пропахшего благочестием и микстурами. Старая Леди была как обычно нездорова и девочка (как благодарная воспитанница) должна была бы понимать свой долг – сидеть у постели больной, отставив себялюбивые мысли, но не тут-то было.
Девочка выскочила из дому, и ноги сами понесли её на площадь, где уже вовсю шло веселье. Там, в праздничной карнавальной толпе она проплясала всю ночь, но вот пришло утро, а она всё ещё продолжала плясать.
Так началась следующая часть истории бедной девочки...
Измученная и обезумевшая, она плясала в красных башмачках, уходя всё дальше и дальше от города, так как вид её уже вызывал ужас. Несколько раз на своём пути она встречала одноногого “солдата”, он смеялся ей в лицо, а она в панике бежала от него, но при этом ноги её продолжали весело плясать. Один раз она набралась храбрости и ночью показалась возле своего бывшего дома – дома, где жила Старая Леди. Там оплакивали обеих – беглянку и ту, что скончалась, завещав все свои деньги Церкви.
Танцующая пыталась подойти и к церкви, но там каждый раз на подступах к храму её встречал одноногий солдат и смеялся ей в лицо, а она, напуганная его видом, убегала обратно в лес.
Тогда она решила добраться до одинокого домика на окраине, где по слухам жил Городской Палач. Добравшись до Палача, она умолила его отрубить ей ноги и Палач сжалился над девочкой и отрубил ей ноги, хотя все жители города гнали её, кто в страхе, а кто попрекая красными башмачками, которые уже вошли в историю. Обессиленная, она упала у двери домика палача, её подобрали и пригрели в этом доме, а ноги в красных изорванных башмаках убежали, всё танцуя, в лес.
Она стала жить в доме у палача и попыталась заняться рукоделием, но всё больше молилась или сидела, уставившись перед собой, бесцельно опустив руки. Теперь она мечтала только об одном – попасть в Церковь и помолиться там.
Её несколько раз приносили к церкви, но каждый раз, когда её только подносили к дверям, на церковный порог вбегали её ножки в красных башмачках и преграждая ей дорогу, плясали там, пока она не начинала истошно кричать и биться на руках у тех, кто её нёс.
Однажды, она сидела возле дома со своим рукоделием и от монотонной работы её сморил сон. Это был чудесный сон, наполненный теми эмоциями, которых она уже давно не испытывала – разве что живя в доме у своей матушки и мечтая о будущей красивой жизни.
Во сне к ней явился Прекрасный Ангел.
Он сказал ей: “Встань и пойдём”.
“Но как я встану?” – удивилась девочка.
“Встань!” – мягко повторил Ангел, взял её за руку и они пошли по яркой дороге, уводящей ввысь. Так она очутилась в Мире Веселья и Радости, её окружил сонм ангелов и в том месте, куда она пришла, её уже больше никто и никогда не спрашивал ничего об истории с красными башмачками.
***Комментарий психолога
Разумеется, в этой сказке идёт речь о тяжёлом психическом расстройстве, о мономании, о помешательстве с компонентами бреда.
(Красные башмачки, “танцующие перед церковью”, которые видит только девочка – тому яркий пример).
Однако ж, если вынуть эту сказку из напрашивающегося психиатрического контекста, то она может многое рассказать всем нам о нас, людях в общем-то здоровых, без признаков душевных расстройств.
“Красные башмачки” – это метафора. И такие “красные башмачки” есть у каждого из нас с вами (Кроме тех из нас, кто уже достиг личного просветления и сам работает супервизором молодых психотерапевтов).
Что такое красные башмачки?
Это сильно искажённые представления о мире (или какой-то части мира), о том, “как должно быть”, “как правильно” и, соответственно, “к чему нужно стремиться”.
Что характерно, такие искажённые представления формируются именно как искажённые , в силу одной единственной причины – рокового недостатка информации – неполной информированности того, кто формирует данные убеждения.
А что ещё более характерно, эти искажённые представления мы получаем в раннем детстве, из рук самых эмоционально близких нам людей, зачастую, родителей. А поскольку “мир ребёнка является идеальным ” – это азы психологии, то даже несмотря на то, что этот мир был гол, нищ, необразован, холоден и голоден и, в общем-то по большому счёту, неправ, он (мир ребёнка и вынесенные из него убеждения) всегда прав! Именно поэтому так часто ссорятся мужья с жёнами, как натренированные собаки отстаивая свои детские интроекции: “Неправильно вы варите борщ! У нас в деревне варили вот так!”
Да... В психологии (а именно в гештальт-терапии) эти “красные башмачки” имеют своё второе, точное название – интроекции или интроекты !
Приведу замечательное определение и замечательный пример, что такое интроекции.
“Интроект – неаутентичное (не своё) желание. Желание, вставленное человеку кем-то посторонним. Включение индивидом в свой внутренний мир воспринимаемых им от других людей взглядов, мотивов, установок.”
***Родители вбили мальчику в голову, что ему нужно быть врачом, потому что это семейная традиция. Мальчик отхватил интроект “я должен стать врачом” и начал его реализовывать. Результат – он мучается, но учится на врача. Выход – осознать интроект (например, на личной терапии) и решить, что с ним делать. Выходов два – либо принять, либо отказаться. В первом случае желание “стать врачом” наконец-то станет личным желанием мальчика. Во-втором – он перестанет учиться на врача и займётся тем, что ему нравится. Например, начнёт чинить машины. 1
“Маленькие дети вбирают в себя взгляды, мотивы, особенности поведения и эмоциональных реакций значимых для них людей (интроекции) задолго до того, как сознательно решают «стать (или не становиться) похожими» на них.” 2
Вот какую грустную историю мы видим на примере сказки.
Мама очень хотела “красивой жизни”, но поскольку ничего красивее ярмарок она в своей жизни не видела, то ярмарка и стала для неё синонимом красивой жизни.
Это, как “карту клада”, она передала своей горячо любимой дочери с наказом: найти и насладиться!
***
Как я уже говорила, у каждого из нас свои “красные башмачки”, свои интроекции.
Кому-то рассказали, что такое настоящее счастье,
кому-то рассказали (как девочке из сказки), что такое настоящая роскошь,
кому-то объяснили, в чём состоит долг порядочного человека,
кому-то описали, как должна выглядеть идеальная семья,
кому-то досталось описание того, что есть “идеальная работа”,
“идеальное воспитание детей”,
и даже – какой должна быть идеальная старость и кончина...
Ну а теперь я хочу задать очень важный опрос:
Может ли окружающий мир помочь нам избавиться от наших интроекций?
Нет. Не может. Избавить себя от интроекций можем только мы сами (иногда с помощью “Ангела”-психотерапевта).
Окружающий мир в сказке символизирует Добрая Старая Леди. Конечно же, он с удивлением будет взирать на наши искажённые представления о мироустройстве. Конечно же, он мягко (или не мягко) попробует переубедить нас, объяснив, что “у людей принято не так”. Но он будет делать это довольно-таки равнодушно, больше занимаясь своими собственными делами (как Старая Леди своими старческими недугами).
Чего не понимает мир, так это того, что наши интроекции – это живая и болезненная часть нас самих, нашего дорогого прошлого и поэтому просто сказать “больше так не делай, это уже давно не модно” не получится. Не принесёт успеха...
Эту роль играет в сказке Дьявол. Его выгода понятна, дьяволу нужно уловить на земле как можно больше человеческих душ. Для этого нужно лишь:
поссорить человека с обществом, сделать его гонимым, изгоем, которому нет пути назад,
свести человека с ума и довести до отчаяния,
заставить человека проклясть себя и весь мир, став этому миру врагом.
У Дьявола в сказке, кстати, ничего не получилось, но бывает, что и получается...
Возьмём к примеру человека с интроекцией о том, “как нужно идеально воспитывать детей”
Объяснять ему, что детей, к их счастью, нужно просто оставить в покое – не получится.
Зато получится:
навязывать дорогие и ненужные медицинские обследования и процедуры с внутриутробного периода жизни,
продавать сотни тысяч развивающих игр и игрушек, призванных “развить интеллект с трёхнедельного возраста”,
приглашать в кружки рисования с возраста двух лет,
обучать сразу трём иностранным языкам с первого класса,
успешно торговать умопомрачительно дорогой одеждой по цене превышающей стоимость взрослой одежды самой мамы, уже не говоря о стоимости одежды бедного папы, который вообще ходит в китайских обносках с тех пор, как в доме завёлся Инфант...
Так работает Дьявол, “зарядивший” наши красные башмачки прикосновением своих заскорузлых пальцев... И мы будем плясать до изнеможения от компьютерной томографии до садика монтесори, от самого дорогого в городе мануального терапевта до школы с бассейном и оперным кружком, пока истощение папиного кошелька и терпения не положит конец этому ярмарочному плясу.
Когда человек понимает, что так жить дальше нельзя...
Роль Палача
Палач в сказке символизирует, в основном, болезнь, в которую невротически “сбегают” люди, потерпевшие фиаско в борьбе с жизнью.
Те, чьи интроекции подвели их самым роковым образом, расстаются с этими интроекциями, но отрывая их от сердца вместе с частью себя (как это сделала девочка из сказки) и больше выходить на арену жизненной борьбы не хотят.
Если опять взглянуть на сказку “Красные башмачки” с точки зрения психопатологического анализа, то девочка “сбежала” в одну очень распространённую нервную болезнь – абазию-астазию .
Абазия – это потеря способности ходить, чаще всего встречается при истерии и других заболеваниях нервной системы.
Астазия – это потеря способности стоять, также наблюдается в рамках истерического синдрома.
Кстати, именно абазию-астазию (как и другие формы проявления заболевания истерией) отлично излечивала Церковь, умевшая оказывать сильное психотерапевтическое воздействие на пациентов-истериков.
Именно поэтому, страдающую абазией девочу так тянуло в храм.
Не сумев быть понятой обществом в своих устремлениях к Прекрасному, так и не сумев насладиться своей Красотой и Красивой Жизнью (хотя она чётко следовала начертанному материнскому сценарию и ни разу, следуя ему, не ошиблась) девочка махнула рукой на себя и на жизнь, “уйдя” в тяжёлый недуг.
Роль Ангела
Если абстрагироваться от чёткой христианской символики (привнесённой в эту версию сказки именно Андерсеном) то Ангел (с точки зрения психотерапевта) выполняет в этой сказке роль человека или обстоятельств, которые буквально “вырывают” человека из привычного ему контекста жизни и резко переносят его в совсем новый, незнакомый, иной контекст, никак не ассоциирующийся со старыми и привычными травмирующими “якорями”.
И правда – весь город был для девочки сплошным “негативным” травмирующим её “якорем” (как сказали бы НЛП-терапевты).
Из такого города нужно срочно уезжать.
И лучше в такое место, где, как мудро говорит сказка, “никто и никогда больше не поднимет с ней разговора о тех красных башмачках”.
Так люди меняют работу или даже профессию,меняют место жительства и страну, климат и паспорт, имя, фамилию и даже внешность. А иногда и пол...
Как только не проявляет себя Ангел, способный “перенести” нас на своих стремительных и внезапных “крыльях” туда, где нас никто не знает и где мы, ничем не запятнанные, сможем начать свою новую жизнь с чистого листа...
Однако, счастливым, осознавшим свои интроекции и избавившимся от них и их последствий хочется быть здесь, в этой жизни, а иногда и в этом же самом городе с теми же самыми людьми...
А почему нужно куда-то бежать? Ведь бегство от самого себя иногда бывает иллюзией. Польза всех этих радикальных мер пасует перед одной-единственной возможностью, максимально сохраняющей человека – возможностью исправить себя самим.
Давайте посмотрим, была ли у девочки из сказки возможность помочь себе самостоятельно?
Да, у неё такая возможность была. Когда она, уже танцующая сутками напролёт, пыталась подойти к церкви, но отступала от неё, испуганная образом мерзкого солдата на деревянной ноге...
Преодолей она тогда своё отвращение, свой иррациональный панический страх перед жутким существом, и она прошла бы в церковь и на волне искреннего порыва сбросила бы с себя злые чары, заслужив прощение города. Момент был подходящий для того, чтобы стать героиней города, Победившей Дьявола.
Однако в этой схватке победил Страх.
Тем не менее у каждого из нас (и у девочки тоже) есть внутренний ресурс, который может помочь нам самостоятельно справиться с любой бедой.
Так, например, у девочки этим сильным ресурсом было упрямство и своеволие, умение настоять на своём вопреки всему.
Внутренний ресурс – он как меч, сам не победит наших врагов. Его нужно взять в руки, воспользоваться им. А прежде всего – просто узнать о его существовании и местонахождении.
Елена Назаренко
1 - Источник
Ганс Христиан Андерсен прославил родную Данию не только как великий сказочник, но и как один из самых странных гениев мира литературы. Характер этого писателя, его необычные фобии и причудливые особенности восприятия этого мира нашли свое отражение в трогательных, печальных, подлинно прекрасных, но иногда и по-настоящему пугающих сказках. Некоторые его творения не слишком известны широкой публике, их редко экранизируют или пересказывают по причине жестокости и необычности этих сказок.
В данном небольшом цикле статей (сегодня представляю I часть) речь пойдет именно о наиболее жутких и странных сказках Андерсена, которые способны напугать любого взрослого, а детям их вовсе не следует читать.
«Красные башмачки»
Эта поучительная сказка о тщеславии наполнена массой деталей, от которых даже у взрослых читателей пойдет мороз по коже.
Главная героиня - девочка по имени Карен. Некогда она была бедна, и однажды старая башмачница подарила несчастному ребенку дурно сшитые красные башмаки. Девочка носила их и была вполне довольна, но вскоре ей повезло и она попала в дом к богатой женщине, которая стала заботиться о ней, обучать и хорошо одевать. Старые красные башмаки отправились на помойку, и однажды Карен купили пару новых прелестных красных башмачков. Эти самые башмачки и станут роковым предметом в данной истории.
Девочка надела их в церковь на конфирмацию, несмотря на запрет, и с этого самого момента красные башмачки словно бы обрели собственную волю, они очаровали Карен. Героиня любовалась башмачками, обожала их, ей льстило внимание окружающих к ее прекрасным маленьким ножкам.
Все люди в церкви опять глядели на ее красные башмаки, все портреты - тоже. Карен преклонила колена перед алтарем, и золотая чаша приблизилась к ее устам, а она думала только о своих красных башмаках, - они словно плавали перед ней в самой чаше.
Карен забыла пропеть псалом, забыла прочесть «Отче наш».
Народ стал выходить из церкви; старая госпожа села в карету, Карен тоже поставила ногу на подножку, как вдруг возле нее очутился старый солдат и сказал:
Ишь, какие славные бальные башмачки!
Карен не удержалась и сделала несколько па, и тут ноги ее пошли плясать сами собою, точно башмаки имели какую-то волшебную силу. Карен неслась все дальше и дальше, обогнула церковь и все не могла остановиться.
Кучеру пришлось бежать за нею вдогонку, взять ее на руки и посадить в карету. Карен села, а ноги ее все продолжали приплясывать, так что доброй старой госпоже досталось немало пинков. Пришлось наконец снять башмаки, и ноги успокоились.
На первый взгляд, перед нами вполне типичная сказка, хотя подобная одержимость предметом одежды уже выглядит жутковато и напоминает хорошо известную всем «Шинель» Гоголя. Главный герой повести Николая Васильевича также оказался под властью желанного предмета, который в итоге привел его в могилу. Но дальнейшее развитие сюжета сказки «Красные башмачки» изобилует гораздо более странными и страшными подробностями, чем в произведении Гоголя. Башмаки буквально прирастают к ногам девочки и против воли заставляют ее плясать вплоть до темного леса, а затем и до кладбища, где героиня встречается с ангелом, пророчащим ей страшное наказание за ее тщеславие.
Танцевала она танцевала и очутилась на кладбище; но все мертвые спокойно спали в своих могилах. У мертвых найдется дело получше, чем пляска. Она хотела присесть на одной бедной могиле, поросшей дикою рябинкой, но не тут-то было! Ни отдыха, ни покоя! Она все плясала и плясала… Вот в открытых дверях церкви она увидела ангела в длинном белом одеянии; за плечами у него были большие, спускавшиеся до самой земли крылья. Лицо ангела было строго и серьезно, в руке он держал широкий блестящий меч.
Ты будешь плясать, - сказал он, - плясать в своих красных башмаках, пока не побледнеешь, не похолодеешь, не высохнешь, как мумия! Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов, где живут гордые, тщеславные дети; твой стук будет пугать их! Будешь плясать, плясать!..
Карен молила о прощении, но ангел остался равнодушен к ее просьбам, и девочка пустилась в бесконечную, ужасающую пляску.
Казалось бы, теперь читателя ожидает нравоучительная развязка, в которой главная героиня будет прощена за долгие мучения, ведь она уже осознала свою ошибку. Но нет, Андерсен подготовил совсем иной финал для этой сказки. Измученная плясками в красных башмачках, Карен просит палача… отрубить ей ноги.
И она все плясала, плясала, даже темною ночью. Башмаки несли ее по камням, сквозь лесную чащу и терновые кусты, колючки которых царапали ее до крови. Так доплясала она до маленького уединенного домика, стоявшего в открытом поле. Она знала, что здесь живет палач, постучала пальцем в оконное стекло и сказала:
Выйди ко мне! Сама я не могу войти к тебе, я пляшу!
И палач отвечал:
Ты, верно, не знаешь, кто я? Я рублю головы дурным людям, и топор мой, как вижу, дрожит!
Не руби мне головы! - сказала Карен. - Тогда я не успею покаяться в своем грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками.
И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками, - пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса.
Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки, дал костыли и выучил ее псалму, который всегда поют грешники.
Карен поцеловала руку, державшую топор, и побрела по полю.
Но и на этом мучения Карен не закончились. Девочка не могла больше войти в церковь, потому что коварные красные башмаки с ее ступами плясали перед ней каждый раз, когда она пыталась пройти в храм божий. Только представьте эту картину! Ай да Андерсен.
Финал этой сказки выглядит не менее странно. После всех мучений ангел прощает Карен и позволяет ей присоединиться к верующим в церкви, но от радости сердце несчастной девочки разрывается, и она умирает.
Торжественные звуки органа сливались с нежными детскими голосами хора. Лучи ясного солнышка струились в окно прямо на Карен.
Сердце ее так переполнилось всем этим светом, миром и радостью, что разорвалось. Душа ее полетела вместе с лучами солнца к богу, и там никто не спросил ее о красных башмаках.
Вот такое наказание ребенку за тщеславие. Но об этом ли сказка? Уж очень жестоко автор обошелся с Карен, да и финал истории далек от традиционного счастливого конца.
Ганс Христиан Андерсен
Красные башмаки
Перевод Анны и Петра Ганзен.
Жила-была девочка, премиленькая, прехорошенькая, но очень бедная, и летом ей приходилось ходить босиком, а зимою -- в грубых деревянных башмаках, которые ужасно натирали ей ноги. В деревне жила старушка башмачница. Вот она взяла да и сшила, как умела, из обрезков красного сукна пару башмачков. Башмаки вышли очень неуклюжие, но сшиты были с добрым намерением, -- башмачница подарила их бедной девочке. Девочку звали Карен. Она получила и обновила красные башмаки как раз в день похорон своей матери. Нельзя сказать, чтобы они годились для траура, но других у девочки не было; она надела их прямо на голые ноги и пошла за убогим соломенным гробом. В это время по деревне проезжала большая старинная карета и в ней -- важная старая барыня. Она увидела девочку, пожалела и сказала священнику: -- Послушайте, отдайте мне девочку, я позабочусь о ней. Карен подумала, что все это вышло благодаря ее красным башмакам, но старая барыня нашла их ужасными и велела сжечь. Карен приодели и стали учить читать и шить. Все люди говорили, что она очень мила, зеркало же твердило: "Ты больше чем мила, ты прелестна". В это время по стране путешествовала королева со своей маленькой дочерью, принцессой. Народ сбежался ко дворцу; была тут и Карен. Принцесса, в белом платье, стояла у окошка, чтобы дать людям посмотреть на себя. У нее не было ни шлейфа, ни короны, зато на ножках красовались чудесные красные сафьяновые башмачки; нельзя было и сравнить их с теми, что сшила для Карен башмачница. На свете не могло быть ничего лучшего этих красных башмачков! Карен подросла, и пора было ей конфирмоваться; ей сшили новое платье и собирались купить новые башмаки. Лучший городской башмачник снял мерку с ее маленькой ножки. Карен со старой госпожой сидели у него в мастерской; тут же стоял большой шкаф со стеклами, за которыми красовались прелестные башмачки и лакированные сапожки. Можно было залюбоваться на них, но старая госпожа не получила никакого удовольствия: она очень плохо видела. Между башмаками стояла и пара красных, они были точь-в-точь как те, что красовались на ножках принцессы. Ах, что за прелесть! Башмачник сказал, что они были заказаны для графской дочки, да не пришлись по ноге. -- Это ведь лакированная кожа? -- спросила старая барыня. -- Они блестят! -- Да, блестят! -- ответила Карен. Башмачки были примерены, оказались впору, и их купили. Но старая госпожа не знала, что они красные, -- она бы никогда не позволила Карен идти конфирмоваться в красных башмаках, а Карен как раз так и сделала. Все люди в церкви смотрели на ее ноги, когда она проходила на свое место. Ей же казалось, что и старые портреты умерших пасторов и пасторш в длинных черных одеяниях и плоеных круглых воротничках тоже уставились на ее красные башмачки. Сама она только о них и думала, даже в то время, когда священник возложил ей на голову руки и стал говорить о святом крещении, о союзе с богом и о том, что она становится теперь взрослой христианкой. Торжественные звуки церковного органа и мелодичное пение чистых детских голосов наполняли церковь, старый регент подтягивал детям, но Карен думала только о своих красных башмаках. После обедни старая госпожа узнала от других людей, что башмаки были красные, объяснила Карен, как это неприлично, и велела ей ходить в церковь всегда в черных башмаках, хотя бы и в старых. В следующее воскресенье надо было идти к причастию. Карен взглянула на красные башмаки, взглянула на черные, опять на красные и -- надела их. Погода была чудная, солнечная; Карен со старой госпожой прошли по тропинке через поле; было немного пыльно. У церковных дверей стоял, опираясь на костыль, старый солдат с длинною, странною бородой: она была скорее рыжая, чем седая. Он поклонился им чуть не до земли и попросил старую барыню позволить ему смахнуть пыль с ее башмаков. Карен тоже протянула ему свою маленькую ножку. -- Ишь, какие славные бальные башмачки! -- сказал солдат. -- Сидите крепко, когда запляшете! И он хлопнул рукой по подошвам. Старая барыня дала солдату скиллинг и вошла вместе с Карен в церковь. Все люди в церкви опять глядели на ее красные башмаки, все портреты -- тоже. Карен преклонила колена перед алтарем, и золотая чаша приблизилась к ее устам, а она думала только о своих красных башмаках, -- они словно плавали перед ней в самой чаше. Карен забыла пропеть псалом, забыла прочесть "Отче наш". Народ стал выходить из церкви; старая госпожа села в карету, Карен тоже поставила ногу на подножку, как вдруг возле нее очутился старый солдат и сказал: -- Ишь, какие славные бальные башмачки! Карен не удержалась и сделала несколько па, и тут ноги ее пошли плясать сами собою, точно башмаки имели какую-то волшебную силу. Карен неслась все дальше и дальше, обогнула церковь и все не могла остановиться. Кучеру пришлось бежать за нею вдогонку, взять ее на руки и посадить в карету. Карен села, а ноги ее все продолжали приплясывать, так что доброй старой госпоже досталось немало пинков. Пришлось наконец снять башмаки, и ноги успокоились. Приехали домой; Карен поставила башмаки в шкаф, но не могла не любоваться на них. Старая госпожа захворала, и сказали, что она не проживет долго. За ней надо было ухаживать, а кого же это дело касалось ближе, чем Карен. Но в городе давался большой бал, и Карен пригласили. Она посмотрела на старую госпожу, которой все равно было не жить, посмотрела на красные башмаки -- разве это грех? -- потом надела их -- и это ведь не беда, а потом... отправилась на бал и пошла танцевать. Но вот она хочет повернуть вправо -- ноги несут ее влево, хочет сделать круг по зале -- ноги несут ее вон из залы, вниз по лестнице, на улицу и за город. Так доплясала она вплоть до темного леса. Что-то засветилось между верхушками деревьев. Карен подумала, что это месяц, так как виднелось что-то похожее на лицо, но это было лицо старого солдата с рыжею бородой. Он кивнул ей и сказал: -- Ишь, какие славные бальные башмачки! Она испугалась, хотела сбросить с себя башмаки, но они сидели крепко; она только изорвала в клочья чулки; башмаки точно приросли к ногам, и ей пришлось плясать, плясать по полям и лугам, в дождь и в солнечную погоду, и ночью и днем. Ужаснее всего было ночью! Танцевала она танцевала и очутилась на кладбище; но все мертвые спокойно спали в своих могилах. У мертвых найдется дело получше, чем пляска. Она хотела присесть на одной бедной могиле, поросшей дикою рябинкой, по не тут-то было! Ни отдыха, ни покоя! Она все плясала и плясала... Вот в открытых дверях церкви она увидела ангела в длинном белом одеянии; за плечами у него были большие, спускавшиеся до самой земли крылья. Лицо ангела было строго и серьезно, в руке он держал широкий блестящий меч.
Ты будешь плясать, -- сказал он, -- плясать в своих красных башмаках, пока не побледнеешь, не похолодеешь, не высохнешь, как мумия! Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов, где живут гордые, тщеславные дети; твой стук будет пугать их! Будешь плясать, плясать!.. -- Смилуйся! -- вскричала Карен. Но она уже не слышала ответа ангела -- башмаки повлекли ее в калитку, за ограду кладбища, в поле, по дорогам и тропинкам. И она плясала и не могла остановиться. Раз утром она пронеслась в пляске мимо знакомой двери; оттуда с пением псалмов выносили гроб, украшенный цветами. Тут она узнала, что старая госпожа умерла, и ей показалось, что теперь она оставлена всеми, проклята, ангелом господним. И она все плясала, плясала, даже темною ночью. Башмаки несли ее по камням, сквозь лесную чащу и терновые кусты, колючки которых царапали ее до крови. Так доплясала она до маленького уединенного домика, стоявшего в открытом поле. Она знала, что здесь живет палач, постучала пальцем в оконное стекло и сказала: -- Выйди ко мне! Сама я не могу войти к тебе, я пляшу! И палач отвечал: -- Ты, верно, не знаешь, кто я? Я рублю головы дурным людям, и топор мой, как вижу, дрожит! -- Не руби мне головы! -- сказала Карен. -- Тогда я не успею покаяться в своем грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками. И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками, -- пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса. Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки, дал костыли и выучил ее псалму, который всегда поют грешники. Карен поцеловала руку, державшую топор, и побрела по полю. -- Ну, довольно я настрадалась из-за красных башмаков! -- сказала она. -- Пойду теперь в церковь, пусть люди увидят меня! И она быстро направилась к церковным дверям: вдруг перед нею заплясали ее ноги в красных башмаках, она испугалась и повернула прочь. Целую неделю тосковала и плакала Карен горькими слезами; но вот настало воскресенье, и она сказала: -- Ну, довольно я страдала и мучилась! Право же, я не хуже многих из тех, что сидят и важничают в церкви! И она смело пошла туда, но дошла только до калитки, -- тут перед нею опять заплясали красные башмаки. Она опять испугалась, повернула обратно и от всего сердца покаялась в своем грехе. Потом она пошла в дом священника и попросилась в услужение, обещая быть прилежной и делать все, что сможет, без всякого жалованья, из-за куска хлеба и приюта у добрых людей. Жена священника сжалилась над ней и взяла ее к себе в дом. Карен работала не покладая рук, но была тиха и задумчива. С каким вниманием слушала она по вечерам священника, читавшего вслух Библию! Дети очень полюбили ее, но когда девочки болтали при ней о нарядах и говорили, что хотели бы быть на месте королевы, Карен печально качала головой. В следующее воскресенье все собрались идти в церковь; ее спросили, не пойдет ли она с ними, но она только со слезами посмотрела на свои костыли. Все отправились слушать слово божье, а она ушла в свою каморку. Там умещались только кровать да стул; она села и стала читать псалтырь. Вдруг ветер донес до нее звуки церковного органа. Она подняла от книги свое залитое слезами лицо и воскликнула: -- Помоги мне, господи! И вдруг ее всю осияло, как солнцем, -- перед ней очутился ангел господень в белом одеянии, тот самый, которого она видела в ту страшную ночь у церковных дверей. Но теперь в руках он держал не острый меч, а чудесную зеленую ветвь, усеянную розами. Он коснулся ею потолка, и потолок поднялся высоко-высоко, а на том месте, до которого дотронулся ангел, заблистала золотая звезда. Затем ангел коснулся стен -- они раздались, и Карен увидела церковный орган, старые портреты пасторов и пасторш и весь народ; все сидели на своих скамьях и пели псалмы. Что это, преобразилась ли в церковь узкая каморка бедной девушки, или сама девушка каким-то чудом перенеслась в церковь?.. Карен сидела на своем стуле рядом с домашними священника, и когда те окончили псалом и увидали ее, то ласково кивнули ей, говоря: -- Ты хорошо сделала, что тоже пришла сюда, Карен! -- По милости божьей! -- отвечала она. Торжественные звуки органа сливались с нежными детскими голосами хора. Лучи ясного солнышка струились в окно прямо на Карен. Сердце ее так переполнилось всем этим светом, миром и радостью, что разорвалось. Душа ее полетела вместе с лучами солнца к богу, и там никто не спросил ее о красных башмаках.
Информация для родителей: Красные башмаки - поучительная сказка, написанная Гансом Христианом Андерсеном. В ней рассказывается о девочке, которая очень любила свои красные башмаки, надевала их всюду, даже в неподходящих для этого местах. Сказка будет интересна как взрослым, так и детям в возрасте от 4 до 8 лет. Текст сказки «Красные башмаки» написан интересно и незамысловато, сказку можно читать ребёнку на ночь. Приятного чтения вам и вашим малышам.
Читать сказку Красные башмаки
Жила-была девочка, премиленькая, прехорошенькая, но очень бедная, и летом ей приходилось ходить босиком, а зимою - в грубых деревянных башмаках, которые ужасно натирали ей ноги.
В деревне жила старушка башмачница. Вот она взяла да и сшила, как умела, из обрезков красного сукна пару башмачков. Башмаки вышли очень неуклюжие, но сшиты были с добрым намерением, - башмачница подарила их бедной девочке.
Девочку звали Карен.
Она получила и обновила красные башмаки как раз в день похорон своей матери.
Нельзя сказать, чтобы они годились для траура, но других у девочки не было; она надела их прямо на голые ноги и пошла за убогим соломенным гробом.
В это время по деревне проезжала большая старинная карета и в ней - важная старая барыня.
Она увидела девочку, пожалела и сказала священнику:
Послушайте, отдайте мне девочку, я позабочусь о ней.
Карен подумала, что все это вышло благодаря её красным башмакам, но старая барыня нашла их ужасными и велела сжечь. Карен приодели и стали учить читать и шить. Все люди говорили, что она очень мила, зеркало же твердило: «Ты больше чем мила, ты прелестна».
В это время по стране путешествовала королева со своей маленькой дочерью, принцессой. Народ сбежался ко дворцу; была тут и Карен. Принцесса, в белом платье, стояла у окошка, чтобы дать людям посмотреть на себя. У неё не было ни шлейфа, ни короны, зато на ножках красовались чудесные красные сафьяновые башмачки; нельзя было и сравнить их с теми, что сшила для Карен башмачница. На свете не могло быть ничего лучшего этих красных башмачков!
Карен подросла, и пора было ей конфирмоваться; ей сшили новое платье и собирались купить новые башмаки. Лучший городской башмачник снял мерку с её маленькой ножки. Карен со старой госпожой сидели у него в мастерской; тут же стоял большой шкаф со стёклами, за которыми красовались прелестные башмачки и лакированные сапожки. Можно было залюбоваться на них, но старая госпожа не получила никакого удовольствия: она очень плохо видела. Между башмаками стояла и пара красных, они были точь-в-точь как те, что красовались на ножках принцессы. Ах, что за прелесть! Башмачник сказал, что они были заказаны для графской дочки, да не пришлись по ноге.
Это ведь лакированная кожа? - спросила старая барыня. - Они блестят!
Да, блестят! - ответила Карен.
Башмачки были примерены, оказались впору, и их купили. Но старая госпожа не знала, что они красные, - она бы никогда не позволила Карен идти конфирмоваться в красных башмаках, а Карен как раз так и сделала.
Все люди в церкви смотрели на её ноги, когда она проходила на своё место. Ей же казалось, что и старые портреты умерших пасторов и пасторш в длинных чёрных одеяниях и плоёных круглых воротничках тоже уставились на её красные башмачки. Сама она только о них и думала, даже в то время, когда священник возложил ей на голову руки и стал говорить о святом крещении, о союзе с богом и о том, что она становится теперь взрослой христианкой. Торжественные звуки церковного органа и мелодичное пение чистых детских голосов наполняли церковь, старый регент подтягивал детям, но Карен думала только о своих красных башмаках.
После обедни старая госпожа узнала от других людей, что башмаки были красные, объяснила Карен, как это неприлично, и велела ей ходить в церковь всегда в чёрных башмаках, хотя бы и в старых.
В следующее воскресенье надо было идти к причастию. Карен взглянула на красные башмаки, взглянула на чёрные, опять на красные и - надела их.
Погода была чудная, солнечная; Карен со старой госпожой прошли по тропинке через поле; было немного пыльно.
У церковных дверей стоял, опираясь на костыль, старый солдат с длинной, странной бородой: она была скорее рыжая, чем седая. Он поклонился им чуть не до земли и попросил старую барыню позволить ему смахнуть пыль с её башмаков. Карен тоже протянула ему свою маленькую ножку.
Ишь, какие славные бальные башмачки! - сказал солдат. - Сидите крепко, когда запляшете!
И он хлопнул рукой по подошвам.
Старая барыня дала солдату шиллинг и вошла вместе с Карен в церковь.
Все люди в церкви опять глядели на её красные башмаки, все портреты - тоже. Карен преклонила колена перед алтарём, и золотая чаша приблизилась к её устам, а она думала только о своих красных башмаках, - они словно плавали перед ней в самой чаше.
Карен забыла пропеть псалом, забыла прочесть «Отче наш».
Народ стал выходить из церкви; старая госпожа села в карету, Карен тоже поставила ногу на подножку, как вдруг возле неё очутился старый солдат и сказал:
Ишь, какие славные бальные башмачки! Карен не удержалась и сделала несколько па, и тут ноги её пошли плясать сами собою, точно башмаки имели какую-то волшебную силу. Карен неслась все дальше и дальше, обогнула церковь и все не могла остановиться. Кучеру пришлось бежать за нею вдогонку, взять её на руки и посадить в карету. Карен села, а ноги её все продолжали приплясывать, так что доброй старой госпоже досталось немало пинков. Пришлось, наконец, снять башмаки, и ноги успокоились.
Приехали домой; Карен поставила башмаки в шкаф, но не могла не любоваться на них.
Старая госпожа захворала, и сказали, что она не проживёт долго. За ней надо было ухаживать, а кого же это дело касалось ближе, чем Карен. Но в городе давался большой бал, и Карен пригласили. Она посмотрела на старую госпожу, которой все равно было не жить, посмотрела на красные башмаки - разве это грех? - потом надела их - и это ведь не беда, а потом… отправилась на бал и пошла танцевать.
Но вот она хочет повернуть вправо - ноги несут её влево, хочет сделать круг по зале - ноги несут её вон из залы, вниз по лестнице, на улицу и загород. Так доплясала она вплоть до тёмного леса.
Что-то засветилось между верхушками деревьев. Карен подумала, что это месяц, так как виднелось что-то похожее на лицо, но это было лицо старого солдата с рыжею бородой. Он кивнул ей и сказал:
Ишь, какие славные бальные башмачки!
Она испугалась, хотела сбросить с себя башмаки, но они сидели крепко; она только изорвала в клочья чулки; башмаки точно приросли к ногам, и ей пришлось плясать, плясать по полям и лугам, в дождь и в солнечную погоду, и ночью и днём. Ужаснее всего было ночью!
Танцевала она танцевала и очутилась на кладбище; но все мёртвые спокойно спали в своих могилах. У мёртвых найдётся дело получше, чем пляска. Она хотела присесть на одной бедной могиле, поросшей ди кою рябинкой, но не тут-то было! Ни отдыха, ни покоя! Она все плясала и плясала… Вот в открытых дверях церкви она увидела ангела в длинном белом одеянии; за плечами у него были большие, спускавшиеся до самой земли крылья. Лицо ангела было строго и серьёзно, в руке он держал широкий блестящий меч.
Ты будешь плясать, - сказал он, - плясать в своих красных башмаках, пока не побледнеешь, не похолодеешь, не высохнешь, как мумия! Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов, где живут гордые, тщеславные дети; твой стук будет пугать их! Будешь плясать, плясать!..
Смилуйся! - вскричала Карен.
Но она уже не слышала ответа ангела - башмаки повлекли её в калитку, за ограду кладбища, в поле, по дорогам и тропинкам. И она плясала и не могла остановиться.
Раз утром она пронеслась в пляске мимо знакомой двери; оттуда с пением псалмов выносили гроб, украшенный цветами. Тут она узнала, что старая госпожа умерла, и ей показалось, что теперь она оставлена всеми, проклята, ангелом господним.
И она все плясала, плясала, даже тёмной ночью. Башмаки несли её по камням, сквозь лесную чащу и терновые кусты, колючки которых царапали её до крови. Так доплясала она до маленького уединённого домика, стоявшего в открытом поле. Она знала, что здесь живёт палач, постучала пальцем в оконное стекло и сказала:
Выйди ко мне! Сама я не могу войти к тебе, я пляшу!
И палач отвечал:
Ты, верно, не знаешь, кто я? Я рублю головы дурным людям, и топор мой, как вижу, дрожит!
Не руби мне головы! - сказала Карен. - Тогда я не успею покаяться в своём грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками.
И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками, - пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса.
Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки, дал костыли и выучил её псалму, который всегда поют грешники. Карен поцеловала руку, державшую топор, и побрела по полю.
Ну, довольно я настрадалась из-за красных башмаков! - сказала она. - Пойду теперь в церковь, пусть люди увидят меня!
И она быстро направилась к церковным дверям: вдруг перед нею заплясали её ноги в красных башмаках, она испугалась и повернула прочь.
Целую неделю тосковала и плакала Карен горькими слезами; но вот настало воскресенье, и она сказала:
Ну, довольно я страдала и мучилась! Право же, я не хуже многих из тех, что сидят и важничают в церкви!
И она смело пошла туда, но дошла только до калитки, - тут перед нею опять заплясали красные башмаки. Она опять испугалась, повернула обратно и от всего сердца покаялась в своём грехе.
Потом она пошла в дом священника и попросилась в услужение, обещая быть прилежной и делать все, что сможет, без всякого жалованья, из-за куска хлеба и приюта у добрых людей. Жена священника сжалилась над ней и взяла ее к себе в дом. Карен работала не покладая рук, но была тиха и задумчива. С каким вниманием слушала она по вечерам священника, читавшего вслух Библию! Дети очень полюбили её, но когда девочки болтали при ней о нарядах и говорили, что хотели бы быть на месте королевы, Карен печально качала головой.
В следующее воскресенье все собрались идти в церковь; её спросили, не пойдёт ли она с ними, но она только со слезами посмотрела на свои костыли. Все отправились слушать слово божье, а она ушла в свою каморку. Там умещались только кровать да стул; она села и стала читать псалтырь. Вдруг ветер донёс до неё звуки церковного органа. Она подняла от книги своё залитое слезами лицо и воскликнула:
Помоги мне, господи!
И вдруг её всю осияло, как солнцем, - перед ней очутился ангел господень в белом одеянии, тот самый, которого она видела в ту страшную ночь у церковных дверей. Но теперь в руках он держал не острый меч, а чудесную зелёную ветвь, усеянную розами. Он коснулся ею потолка, и потолок поднялся высоко-высоко, а на том месте, до которого дотронулся ангел, заблистала золотая звезда. Затем ангел коснулся стен - они раздались, и Карен увидела церковный орган, старые портреты пасторов и пасторш и весь народ; все сидели на своих скамьях и пели псалмы. Что это, преобразилась ли в церковь узкая каморка бедной девушки, или сама девушка каким-то чудом перенеслась в церковь?.. Карен сидела на своём стуле рядом с домашними священника, и когда те окончили псалом и увидали её, то ласково кивнули ей говоря:
Ты хорошо сделала, что тоже пришла сюда, Карен!
По милости божьей! - отвечала она.
Торжественные звуки органа сливались с нежными детскими голосами хора. Лучи ясного солнышка струились в окно прямо на Карен. Сердце её так переполнилось всем этим светом, миром и радостью, что разорвалось. Душа её полетела вместе с лучами солнца к богу, и там никто не спросил её о красных башмаках.
Жила-была девочка, премиленькая, прехорошенькая, но очень бедная, и летом ей приходилось ходить босиком, а зимою — в грубых деревянных башмаках, которые ужасно натирали ей ноги.
В деревне жила старушка башмачница. Вот она взяла да и сшила, как умела, из обрезков красного сукна пару башмачков. Башмаки вышли очень неуклюжие, но сшиты были с добрым намерением, — башмачница подарила их бедной девочке.
Девочку звали Карен.
Она получила и обновила красные башмаки как раз в день похорон своей матери.
Нельзя сказать, чтобы они годились для траура, но других у девочки не было; она надела их прямо на голые ноги и пошла за убогим соломенным гробом.
В это время по деревне проезжала большая старинная карета и в ней — важная старая барыня.
Она увидела девочку, пожалела и сказала священнику:
— Послушайте, отдайте мне девочку, я позабочусь о ней.
Карен подумала, что все это вышло благодаря ее красным башмакам, но старая барыня нашла их ужасными и велела сжечь. Карен приодели и стали учить читать и шить. Все люди говорили, что она очень мила, зеркало же твердило: «Ты больше чем мила, ты прелестна».
В это время по стране путешествовала королева со своей маленькой дочерью, принцессой. Народ сбежался ко дворцу; была тут и Карен. Принцесса, в белом платье, стояла у окошка, чтобы дать людям посмотреть на себя. У нее не было ни шлейфа, ни короны, зато на ножках красовались чудесные красные сафьяновые башмачки; нельзя было и сравнить их с теми, что сшила для Карен башмачница. На свете не могло быть ничего лучшего этих красных башмачков!
Карен подросла, и пора было ей конфирмоваться; ей сшили новое платье и собирались купить новые башмаки. Лучший городской башмачник снял мерку с ее маленькой ножки. Карен со старой госпожой сидели у него в мастерской; тут же стоял большой шкаф со стеклами, за которыми красовались прелестные башмачки и лакированные сапожки. Можно было залюбоваться на них, но старая госпожа не получила никакого удовольствия: она очень плохо видела. Между башмаками стояла и пара красных, они были точь-в-точь как те, что красовались на ножках принцессы. Ах, что за прелесть! Башмачник сказал, что они были заказаны для графской дочки, да не пришлись по ноге.
— Это ведь лакированная кожа? — спросила старая барыня. — Они блестят!
— Да, блестят! — ответила Карен.
Башмачки были примерены, оказались впору, и их купили. Но старая госпожа не знала, что они красные, — она бы никогда не позволила Карен идти конфирмоваться в красных башмаках, а Карен как раз так и сделала.
Все люди в церкви смотрели на ее ноги, когда она проходила на свое место. Ей же казалось, что и старые портреты умерших пасторов и пасторш в длинных черных одеяниях и плоеных круглых воротничках тоже уставились на ее красные башмачки. Сама она только о них и думала, даже в то время, когда священник возложил ей на голову руки и стал говорить о святом крещении, о союзе с богом и о том, что она становится теперь взрослой христианкой. Торжественные звуки церковного органа и мелодичное пение чистых детских голосов наполняли церковь, старый регент подтягивал детям, но Карен думала только о своих красных башмаках.
После обедни старая госпожа узнала от других людей, что башмаки были красные, объяснила Карен, как это неприлично, и велела ей ходить в церковь всегда в черных башмаках, хотя бы и в старых.
В следующее воскресенье надо было идти к причастию. Карен взглянула на красные башмаки, взглянула на черные, опять на красные и — надела их.
Погода была чудная, солнечная; Карен со старой госпожой прошли по тропинке через поле; было немного пыльно.
У церковных дверей стоял, опираясь на костыль, старый солдат с длинною, странною бородой: она была скорее рыжая, чем седая. Он поклонился им чуть не до земли и попросил старую барыню позволить ему смахнуть пыль с ее башмаков. Карен тоже протянула ему свою маленькую ножку.
— Ишь, какие славные бальные башмачки! — сказал солдат. — Сидите крепко, когда запляшете!
И он хлопнул рукой по подошвам.
Старая барыня дала солдату скиллинг и вошла вместе с Карен в церковь.
Все люди в церкви опять глядели на ее красные башмаки, все портреты — тоже. Карен преклонила колена перед алтарем, и золотая чаша приблизилась к ее устам, а она думала только о своих красных башмаках, — они словно плавали перед ней в самой чаше.
Карен забыла пропеть псалом, забыла прочесть «Отче наш».
Народ стал выходить из церкви; старая госпожа села в карету, Карен тоже поставила ногу на подножку, как вдруг возле нее очутился старый солдат и сказал:
— Ишь, какие славные бальные башмачки! Карен не удержалась и сделала несколько па, и тут ноги ее пошли плясать сами собою, точно башмаки имели какую-то волшебную силу. Карен неслась все дальше и дальше, обогнула церковь и все не могла остановиться. Кучеру пришлось бежать за нею вдогонку, взять ее на руки и посадить в карету. Карен села, а ноги ее все продолжали приплясывать, так что доброй старой госпоже досталось немало пинков. Пришлось наконец снять башмаки, и ноги успокоились.
Приехали домой; Карен поставила башмаки в шкаф, но не могла не любоваться на них.
Старая госпожа захворала, и сказали, что она не проживет долго. За ней надо было ухаживать, а кого же это дело касалось ближе, чем Карен. Но в городе давался большой бал, и Карен пригласили. Она посмотрела на старую госпожу, которой все равно было не жить, посмотрела на красные башмаки — разве это грех? — потом надела их — и это ведь не беда, а потом… отправилась на бал и пошла танцевать.
Но вот она хочет повернуть вправо — ноги несут ее влево, хочет сделать круг по зале — ноги несут ее вон из залы, вниз по лестнице, на улицу и за город. Так доплясала она вплоть до темного леса.
Что-то засветилось между верхушками деревьев. Карен подумала, что это месяц, так как виднелось что-то похожее на лицо, но это было лицо старого солдата с рыжею бородой. Он кивнул ей и сказал:
— Ишь, какие славные бальные башмачки!
Она испугалась, хотела сбросить с себя башмаки, но они сидели крепко; она только изорвала в клочья чулки; башмаки точно приросли к ногам, и ей пришлось плясать, плясать по полям и лугам, в дождь и в солнечную погоду, и ночью и днем. Ужаснее всего было ночью!
Танцевала она танцевала и очутилась на кладбище; но все мертвые спокойно спали в своих могилах. У мертвых найдется дело получше, чем пляска. Она хотела присесть на одной бедной могиле, поросшей ди кою рябинкой, по не тут-то было! Ни отдыха, ни покоя! Она все плясала и плясала… Вот в открытых дверях церкви она увидела ангела в длинном белом одеянии; за плечами у него были большие, спускавшиеся до самой земли крылья. Лицо ангела было строго и серьезно, в руке он держал широкий блестящий меч.
— Ты будешь плясать, — сказал он, — плясать в своих красных башмаках, пока не побледнеешь, не похолодеешь, не высохнешь, как мумия! Ты будешь плясать от ворот до ворот и стучаться в двери тех домов, где живут гордые, тщеславные дети; твой стук будет пугать их! Будешь плясать, плясать!..
— Смилуйся! — вскричала Карен.
Но она уже не слышала ответа ангела — башмаки повлекли ее в калитку, за ограду кладбища, в поле, по дорогам и тропинкам. И она плясала и не могла остановиться.
Раз утром она пронеслась в пляске мимо знакомой двери; оттуда с пением псалмов выносили гроб, украшенный цветами. Тут она узнала, что старая госпожа умерла, и ей показалось, что теперь она оставлена всеми, проклята, ангелом господним.
И она все плясала, плясала, даже темною ночью. Башмаки несли ее по камням, сквозь лесную чащу и терновые кусты, колючки которых царапали ее до крови. Так доплясала она до маленького уединенного домика, стоявшего в открытом поле. Она знала, что здесь живет палач, постучала пальцем в оконное стекло и сказала:
— Выйди ко мне! Сама я не могу войти к тебе, я пляшу!
И палач отвечал:
— Ты, верно, не знаешь, кто я? Я рублю головы дурным людям, и топор мой, как вижу, дрожит!
— Не руби мне головы! — сказала Карен. — Тогда я не успею покаяться в своем грехе. Отруби мне лучше ноги с красными башмаками.
И она исповедала весь свой грех. Палач отрубил ей ноги с красными башмаками, — пляшущие ножки понеслись по полю и скрылись в чаще леса.
Потом палач приделал ей вместо ног деревяшки, дал костыли и выучил ее псалму, который всегда поют грешники. Карен поцеловала руку, державшую топор, и побрела по полю.
— Ну, довольно я настрадалась из-за красных башмаков! — сказала она. — Пойду теперь в церковь, пусть люди увидят меня!
И она быстро направилась к церковным дверям: вдруг перед нею заплясали ее ноги в красных башмаках, она испугалась и повернула прочь.
Целую неделю тосковала и плакала Карен горькими слезами; но вот настало воскресенье, и она сказала:
— Ну, довольно я страдала и мучилась! Право же, я не хуже многих из тех, что сидят и важничают в церкви!
И она смело пошла туда, но дошла только до калитки, — тут перед нею опять заплясали красные башмаки. Она опять испугалась, повернула обратно и от всего сердца покаялась в своем грехе.
Потом она пошла в дом священника и попросилась в услужение, обещая быть прилежной и делать все, что сможет, без всякого жалованья, из-за куска хлеба и приюта у добрых людей. Жена священника сжалилась над ней и взяла ее к себе в дом. Карен работала не покладая рук, но была тиха и задумчива. С каким вниманием слушала она по вечерам священника, читавшего вслух Библию! Дети очень полюбили ее, но когда девочки болтали при ней о нарядах и говорили, что хотели бы быть на месте королевы, Карен печально качала головой.
В следующее воскресенье все собрались идти в церковь; ее спросили, не пойдет ли она с ними, но она только со слезами посмотрела на свои костыли. Все отправились слушать слово божье, а она ушла в свою каморку. Там умещались только кровать да стул ; она села и стала читать псалтырь. Вдруг ветер донес до нее звуки церковного органа. Она подняла от книги свое залитое слезами лицо и воскликнула:
— Помоги мне, господи!
И вдруг ее всю осияло, как солнцем, — перед ней очутился ангел господень в белом одеянии, тот самый, которого она видела в ту страшную ночь у церковных дверей. Но теперь в руках он держал не острый меч, а чудесную зеленую ветвь, усеянную розами. Он коснулся ею потолка, и потолок поднялся высоко-высоко, а на том месте, до которого дотронулся ангел, заблистала золотая звезда. Затем ангел коснулся стен — они раздались, и Карен увидела церковный орган, старые портреты пасторов и пасторш и весь народ; все сидели на своих скамьях и пели псалмы. Что это, преобразилась ли в церковь узкая каморка бедной девушки, или сама девушка каким-то чудом перенеслась в церковь?.. Карен сидела на своем стуле рядом с домашними священника, и когда те окончили псалом и увидали ее, то ласково кивнули ей, говоря:
— Ты хорошо сделала, что тоже пришла сюда, Карен!
— По милости божьей! — отвечала она.
Торжественные звуки органа сливались с нежными детскими голосами хора. Лучи ясного солнышка струились в окно прямо на Карен. Сердце ее так переполнилось всем этим светом, миром и радостью, что разорвалось. Душа ее полетела вместе с лучами солнца к богу, и там никто не спросил ее о красных башмаках.