Интерьер в русской графике XIX - начала XX века

Когда в XIX веке изобрели фотографию, стало возможным фиксировать реальность с документальной точностью. Люди с радостью принялись фотографироваться, и вскоре акварельный портрет перестал быть востребованным, а его место прочно занял портрет фотографический. Однако на интерьерный жанр прогресс никак не повлиял: интерьеры продолжали рисовать в том же объёме, что и раньше, а спрос на акварельные альбомы с видами дворцов и усадеб был всё таким же высоким. Впрочем, рукотворные эскизы интерьеров ценятся и по сей день, даже в эпоху цифровой фотографии и безграничных возможностей обработки изображения. Хотя, конечно, скорее как прекрасное исключение из общего правила.

В.П. Трофимов. Белая гостиная в доме московского генерал-губернатора. Начало 1900-х. Фрагмент

А.П. Барышников. Красная гостиная в доме московского генерал-губернатора. 1902. Фрагмент

А тогда запечатлеть в красках свой дом, родовое гнездо, желали все, кто мог себе это позволить. Фотография была чёрно-белой, а хозяевам хотелось сохранить в памяти не только пространство и форму, но и цвет. Фотография допускала геометрические искажения, ухудшение резкости по мере удаления от центра, а владельцам хотелось, чтобы ни одна деталь, ни один фрагмент не остались неохваченными. Был ещё один очень важный момент, из-за которого интерьерный жанр в графике продолжал жить и здравствовать несмотря на технические новшества. Мы о нём обязательно расскажем, но чуть позже. А пока начнём наконец рассматривать эти самые акварельные «портреты» интерьеров, перед которыми оказалась бессильна передовая техника.

Рисунки из альбома графини Е.А. Уваровой. 1889—1890

Е.А. Уварова. Кабинет-гостиная в усадьбе графов Уваровых (Поречье, Московская губерния). 1890

Е.А. Уварова. Кабинет-гостиная в усадьбе графов Уваровых (Поречье, Московская губерния). 1890. Фрагмент

В Государственном историческом музее в Москве с конца августа 2016 года открыта выставка, представляющая целую галерею графических работ XIX — начала XX века, объединённых темой интерьера. На таких выставках нечасто увидишь дизайнеров и архитекторов, обычно они предпочитают печатные каталоги или картинки, которые просочились в Интернет. Однако тот, кто увидел подлинники хоть однажды, понимает, насколько «в реале» впечатление богаче и информативность полнее.

На выставке вас ждёт увлекательное погружение в мир интерьеров знаменитых людей того времени: императрицы, московского генерал-губернатора, выдающегося историка, сына адмирала Крузенштерна, дочери главного архитектора Одессы, министра просвещения, светской дамы и даже будущей святой.

Уникальность в том, что эти изображения являются историческими документами, показывающими внутреннее убранство домов рассматриваемого периода с фактографической точностью. Например, про картины голландцев XVII века, основоположников интерьерного жанра, так сказать нельзя: художники того времени предпочитали предметы-символы и иносказание, а также ясность композиции в ущерб исторической правде. В XX веке на первое место в изображении интерьера выходит авторский взгляд и эмоциональный фон, который стремится передать художник, а не воссоздание реального пространства. Поэтому рисунки русских мастеров XIX века, помимо своей художественной ценности, — ещё и достоверный источник информации по истории русского интерьера.

Неизвестный художник. Анфилада комнат в неизвестном особняке. 1830-е

Мы расскажем вам о некоторых работах, которые представляет экспозиция. Остальные можно будет увидеть на выставке в ГИМ до 28 ноября 2016 года, а также в альбоме-каталоге Интерьер в русской графике XIX — начала XX века. Из собрания Государственного исторического музея / Сост. Е.А. Лукьянов. — М., 2016.

Жилая комната в усадьбе князей Шаховских (Московская губерния) — замечательный образец уюта и простоты классического дворянского дома. Мягкий гарнитур, обтянутый светлым текстилем с цветочным узором, удачно организует пространство, но не лишает его непосредственности.

Неизвестный художник. Жилая комната в усадьбе князей Шаховских (Белая Колпь, Московская губерния). 1850-е

В кабинете-гостиной усадьбы князей Шаховских простые формы мебели свободно сочетаются со сложным потолком, а карельская берёза янтарного цвета — с белыми сиденьями-салфетками и обивкой дивана, который выглядит совсем как современный.

Неизвестный художник. Кабинет-гостиная в усадьбе князей Шаховских (Белая Колпь, Московская губерния). 1850-е

А вот место, куда нам вряд ли удалось бы попасть в реальности — кабинет графа Уварова в здании Министерства народного просвещения в Санкт-Петербурге . С.С. Уваров не только возглавлял это самое Министерство и был выдающимся политическим деятелем своего времени, но ещё и прославился как блестящий учёный, знаток классической древности и коллекционер предметов искусства. В кабинете графа находились, например, этрусские вазы, скульптура амура работы Э.М. Фальконе, живописные виды Венеции, а также множество других ценных предметов и картин. Интересна форма люстры под потолком со стеклянным «зонтиком» над металлической основой.

А.Н. Ракович. Кабинет графа С.С. Уварова в здании Министерства народного просвещения в Санкт-Петербурге. 1847

Кабинет в доме профессора Грановского в Москве подкупает своей учёной атмосферой: книги в шкафах, книги на кресле, книги на стуле и на подставке для цветов. На столах — горы рукописей. Столов, кстати, два — один письменный, другой — конторка — для работы стоя или сидя на высоком табурете. Выдающийся русский историк Т.Н. Грановский известен своими научными трудами и активной общественной деятельностью. Так что по винтовой лестнице, балюстрада которой столь изящно украшает кабинет, поднимались многие выдающиеся личности того времени.

Неизвестный художник. Кабинет в доме Т.Н. Грановского в Москве. 1855

Однако, давайте, пожалуй, немного отойдём от науки и политики и посетим салон дома Виктории Францевны Марини, дочери ведущего архитектора Одессы. Тут светло и спокойно: приятная цветовая гамма, ковёр, группы кресел в белоснежных чехлах. Зала зонирована при помощи текстиля на карнизе. Фронтальную стену декорируют драпировки и узкие колонны, служащие основой для картин.

Неизвестный художник. Салон в доме В.Ф. Марини в Одессе. 1840-е

Кабинет-гостиная в доме Марии Трофимовны Пашковой в Санкт-Петербурге — сугубо женская территория: в отделке розовый и золотой, на окнах сложные ламбрекены с кистями, на шкафу — чайный сервиз. Однако центральное место в помещении занимает большой письменный стол с тумбами для бумаг и удобным креслом-корытцем. По периметру стола можно разглядеть функциональное ажурное ограждение. Слева стоит диван-канапе с асимметричной спинкой и колёсиками, справа у большого зеркала — целый «оазис» в цветочных горшках, увеличенный вдвое зеркальным отражением.

Неизвестный художник. Кабинет-гостиная в доме М.Т. Пашковой в Санкт-Петербурге. 1830-е

На выставке представлены две крупные серии акварелей, иллюстрирующих интерьеры целых домов: дворца московского генерал-губернатора Сергея Александровича Романова и виллы (дачи) княгини Зинаиды Юсуповой. Оба дома сохранились до наших дней, но исторические интерьеры, к сожалению, нет. Поэтому особенно интересно увидеть их на рисунках, передающих не только быт и атмосферу того времени, но и черты личности именитых владельцев.

Парадные помещения дома московского генерал-губернатора , безусловно, впечатляют художественной целостностью и роскошным оформлением, но для дизайнеров-практиков, пожалуй, любопытнее будет заглянуть в частные покои дома Романовых. Скажем, в туалетную комнату великого князя Сергея Александровича, брата Александра III и дяди Николая II . Оборудованная водопроводом с краном и раковинами, она, тем не менее, выглядит как картинная галерея: на стенах плотная развеска портретов предков и родственников, святых и героев, на полу — ковровое покрытие, справа виднеется софа в атласной обивке. Хотя, если представить комнату без картин, окажется, что она оформлена весьма функционально и без пафоса.

И.И. Нивинский. Туалетная комната великого князя Сергея Александровича в доме московского генерал-губернатора. 1905

Жена Сергея Александровича, великая княгиня Елизавета Фёдоровна, по происхождению была немецкой принцессой, после замужества перешла в православие. При жизни отличалась набожностью и милосердием, после революции была убита, а спустя много лет — прославлена в лике святых новомучеников. Два рисунка, выполненные в 1904—1905 годах, хорошо характеризуют личность этой уникальной женщины, знатной дамы и в то же время человека, обладающего качествами святого.

Молитвенный уголок в спальне супругов оформлен очень уютно и со вкусом. В углу — традиционные канонические иконы в большом резном киоте-складне. По стенам — картины на религиозную тему и иконы, помещённые в рамы для живописи. Видно, что хозяйка была в курсе новых открытий христианского мира — на правой стене выше всех изображений находится копия лика Христа с Туринской плащаницы, которая впервые была представлена широкой общественности в 1898 году, после получения фотографических снимков.

И.И. Нивинский. Опочивальня великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Фёдоровны в доме московского генерал-губернатора. Уголок с дубовым резным киотом и иконами. 1904

А это будуар великой княгини — царство текстиля и света, укромное, глубоко личное пространство. Стены покрыты цветной материей, двери и окна обрамлены шторами; столик, кресло, пуфик закутаны в ткани целиком; на полу ковёр, лампа в зелёной «юбочке» с рюшами. То тут, то там лежат белые воздушные салфетки с вышивкой ришелье. Контрастно выглядит стоящий справа монументальный туалетный стол из дерева. Интересна вертикальная картина над трельяжем, больше похожая на плакат или большую книжную иллюстрацию, изображающую русскую деревню зимой.

И.И. Нивинский. Будуар великой княгини Елизаветы Фёдоровны в доме московского генерал-губернатора. 1905

Кстати, на выставке экспонируются не все работы из альбома интерьеров княжеской четы Сергея Александровича и Елизаветы Фёдоровны. Полный цикл можно увидеть в каталоге выставки.

Перед тем как перейти к рассказу о втором доме, которому посвящена серия работ, давайте посмотрим ещё один кабинет. Невозможно было пройти мимо и никак о нём не упомянуть. Это кабинет-библиотека в особняке фабриканта К.О. Жиро в Москве . Клавдий Осипович приехал из Франции и основал в Москве ткацкую фабрику, ставшую в дальнейшем одной из крупнейших в России. Комната безупречна своей расстановкой мебели, симметричностью и композиционной уравновешенностью. Каждый предмет и предметик находится в нужном месте и в чёткой связи с другими предметами . Целостность достигается также за счёт использования одинаковой ткани для дивана, стульев и портьер.

А. Тейх. Кабинет-библиотека в особняке К.О. Жиро в Москве. 1898

Княгиня Зинаида Ивановна Юсупова , виллу (дачу) которой зарисовал художник, — это не та голубоглазая брюнетка с портрета Серова, а её бабушка. Тоже невероятная красавица и утончённая аристократка, первая дама на петербургских балах. Роскошная дача в Царском Селе была построена придворным архитектором И.А. Монигетти в стиле необарокко, а интерьеры оформлены в различных стилях. Автором альбома с видами внутренних помещений является один из ведущих акварелистов того времени, Василий Садовников — тоже придворный, но художник. Род Юсуповых был настолько влиятелен и состоятелен, что мог себе позволить пользоваться услугами специалистов, которые трудились для императоров.

В.С. Садовников. Гостиная в китайском стиле. Вилла (дача) княгини З.И. Юсуповой в Царском Селе. 1872

Садовников работал как настоящий профессионал. Сначала он делал карандашные наброски всех деталей интерьера. Затем чертил перспективу комнаты и создавал общий, универсальный ракурс, синтезируя его из нескольких вариантов. Потом рисовал набросок интерьера, точно распределяя предметы в новом, «синтезированном» из нескольких ракурсов, изображении, добиваясь максимального охвата помещения и отсутствия искажений. В самом конце всё раскрашивал. В итоге получалась идеальная подача интерьера, с развёрнутой панорамой комнаты и коррекцией геометрических искажений.

В общем, художник делал вручную то, что сегодня называется панорамной фотографией, собранной из отдельных снимков, а также цифровой коррекцией изображения, осуществляемой при помощи алгоритмов компенсации в графических редакторах.

В.С. Садовников. Гостиная в стиле Людовика XVI . Вилла (дача) княгини З.И. Юсуповой в Царском Селе. 1872

Помните, в начале статьи мы обещали рассказать про ещё один очень важный момент, почему фотоаппарат XIX века не смог победить акварельные интерьеры? Вот именно поэтому. Фотоаппарат тогда так не мог. Не мог «схватить» большое пространство максимально широко, создать целостный ракурс без геометрических искажений, сохранить гармоничный вид каждого предмета. Всё это стало возможным только в цифровую эпоху, с появлением программ по постобработке фотографий.

А тогда... А тогда, видимо, просто очень любили свои дома, необычную «интерьерную» красоту и милые сердцу вещи, — любили настолько, что не желали довольствоваться чёрно-белыми условностями и небольшими фрагментами. Нет, нужны были и цвет, и воздух, и высокий потолок, и часы на камине, и композиции из растений — всё по максимуму. А раз и художники были талантливы, могли это передать — то вот и проявлялась любовь к интерьеру во всей полноте, через подробные акварельные «портреты». Нам остаётся только искренне порадоваться, ведь благодаря тому, что графический интерьерный жанр не был побеждён прогрессом, мы можем и спустя сотни лет наслаждаться красотой русского дома.

Г.Г. Гагарин. Анфилада комнат в неизвестном особняке. 1830-1840-е

Выставка «Интерьеры в русской графике XIX — начала XX века. Из собрания Государственного исторического музея» открыта до 28 ноября 2016 года по адресу: Москва, Красная Площадь, д. 1.

Архитектура деревянного усадебного дома XIX века

1. Усадебный дом в Новоспасском - родовое гнездо композитора М.И.Глинки

Усадьба расположена в юго-восточной части Смоленской области на реке Десне. По названию церкви «Спасо-Преображенская» усадьба получило название - Новоспасское. Усадебный дом в Новоспасском был построен отцом композитора И.Н.Глинкой в 1807-1810 годы на месте предыдущего. Во время Отечественной войны 1812 г. имение было разграблено. В 1813 году после возвращения Иван Николаевич выстроил заново усадебный дом.

Наверное, самое интересное и самое главное в том, что дом восстановлен в деревянных конструкциях. Это придает ему историческую правдивость и естественность. Но здесь начинается и первое противоречие между конструкцией здания и элементами его отделки.

2. Усадьба Болдино - музей заповедник А.С.Пушкина

Кабинет Пушкина с классической отделкой стен. В этой комнате нет и намека на то,

что здание в своей основе деревянное

Среди построек в Болдино есть дом Вотчинной конторы, где Пушкин жил во время своего последнего

посещения усадьбы. Интерьер интересен своей простой отделкой, без какой либо обшивки стен

Внимание, проявленное к подобным усадьбам вполне объяснимо – они воссоздавались как музейные здания, как свидетели жизни и творчества наших любимых писателей, композиторов, художников. Сегодня их посещают тысячи туристов, они включены в многочисленные экскурсионные маршруты. Но определенный налет «новостройки» в них, безусловно - присутствует. И есть некоторая театрализованность, которая наверно вполне допустима при создании музея.

3. Усадьба Васино

Старинная усадьба Васино расположена в Чеховском районе Московской обл. на высоком берегу реки Люторки, в тенистом парке. В начале XIX века здесь бывали декабристы, а в конце века в Васино бывал земский врач А.П.Чехов, приезжавший из соседнего Мелихова. Усадебный дом деревянный, с обшивкой досками. Этот дом – один из немногих уцелевших в Подмосковье образцов деревянных усадебных построек в стиле Ампир. После революции в ней размещалась школа, затем дом отдыха. После развала СССР здание много лет стояло заброшенным. Восстановление начато в 2014 году.

На фотографии 1991 года усадебный дом виден еще в хорошем состоянии,

в нем многие годы размещалась школа

Еще фото 1991 г. – видно, что находится здание в хорошей сохранности

Дом был в хорошей сохранности до 1990-х гг., затем простоял в заброшенном состоянии более 20 лет,

и сейчас ведется реставрация с полным восстановлением первоначальных деревянных конструкций

Усадьба Васино. План дома - проект реставрации

Усадьба Васино. Поперечный разрез дома - проект реставрации

Интересен и подход к отделке интерьеров. Внутри стены дома тоже не стали штукатурить, а просто оклеили обоями по доскам. Остатки этих обоев можно увидеть на стенах, по крайней мере сегодня, в процессе реставрации, их можно изучить и воссоздать их рисунок.

В целом знакомство с усадьбой Васино дает огромный пласт информации о методах строительства небогатых загородных усадеб в XIX веке.

Усадьба Васино. сохранившийся фрагмент обоев

с выходящим во двор парадным крыльцом с узорными кронштейнами

Фасад - проект реставрации

План - проект реставрации

Резные деревянные детали отделки фасадов как бы повторяют любимые ампирные мотивы, которые мы привыкли видеть в штукатурном исполнении на фасадах каменных домов.

Особенно впечатляет выполнение колонн и капителей в деревянном варианте

Интерьеры в здании выполнены в традиционной штукатурной отделке,

и в них очень важное значение приобретают печи

5. Дом Соковикова в Вологде

Совсем по-другому выглядит в Вологде дом Соковикова. В отличии от большинства деревянных усадебных домов это здание имеет два этажа. С 1830 года дом протоиерея П.В.Васильевского, С 1867 года – купца И.М.Соковикова. Последним его владельцем был сын Ивана Михайловича Соковикова – Иван Иванович. В 1918 году дом был национализирован. Весной в здании разместилось австрийское посольство. После революции назначение дома постоянно менялось, в восьмидесятые годы был музей истории молодежного движения, проводились выставки.

Дом Соковикова уникален для Вологды своим архитектурным решением. Обращают на себя внимание черты компоновки, свойственные домам первой половины XIX века: наличие антресольного этажа, расположение парадного входа со двора. Архитектура выдержана в стиле ампир: дом производит впечатление простоты и одновременно торжественности. Выразительно оформление портика на северном фасаде: две пары широко расставленных колонн, поставленных на выступ нижнего этажа и поддерживающих антаблемент с треугольным фронтоном, образуют балкон с балюстрадой. Балконная дверь трактована как крупное тройное окно со сложным наличником. Дом завершен карнизом большого выноса с крупными выступами - дентикулами. Над небольшими окнами первого этажа располагаются полуарочные декорированные резные наличники. Во втором этаже высокие окна обоих уличных фасадов обрамляют рамочные наличники с легкими и простыми сандриками.

Рудольф фон Альт, Салон в квартире графа Ланкоровски в Вене (1869)

Сегодня фотографии безупречных интерьеров и бесчисленное количество фотографий частных домов можно легко найти в журналах о дизайне и в интернете. Однако, когда в начал 19-го века возникла традиция запечатления личных комнат, это было очень авангардно и необычно. Еще до того, как появилась фотография, люди, которые могли себе это позволить, нанимали художника, которые делал подробную акварельную зарисовку комнат дома. Такие рисунки вставлялись в альбом и при желании демонстрировались посторонним людям.

Такие картины, сохранившиеся до наших дней, позволяют взглянуть на декадентские образы жизни зажиточного 19-го века и оценить искусство детальной передачи дизайна домашних интерьеров. В настоящее время 47 подобных картин показаны на выставке в галерее Elizabeth Myers Mitchell в колледже Св. Иоанна а Аннаполисе, Мэриленд. Выставка была организована Купером Хьюиттом, Смитсоновским Музеем дизайна. По словам куратора Гейла Дэвидсона, картины обычно писались после того, как комната была отремонтирована, на память для семьи.

Рудольф фон Альт, Библиотека в квартире графа Ланкоровски в Вене (1881)

Рудольф фон Альт, Японский салон, Вилла Хюгель, Вена (1855)

Некоторые родители делали альбомы с подобными картинами в качестве подарка на свадьбу собственным детям, чтобы у них оставались воспоминания о доме, в котором они выросли. Люди также часто выкладывали альбомы на столах в гостиных, чтобы произвести впечатление на гостей. По словам Дэвидсона, Королева Виктория, по заказу которой было сделано много картин с изображением дворцовых интерьеров, писала в своих личных дневниках, что она с мужем любила рассматривать эти картины, вспоминая годы, прожитые в этих домах. Аристократические семьи по всей Европе в конечном счете тоже приняли практику ввода в действие этих «интерьерных портретов». На выставке представлены картины с интерьерами домов из многих стран включая Англию, Францию, Россию и Германию, которые показывают различные тенденции дизайна интерьера 1800-х, а также росту общества культуры потребления. Поскольку люди начали больше путешествовать, то их дома стали наполняться мебелью из-за границы. Иллюстрации интерьеров стали очень модными, достигнув пика приблизительно в 1870-х годах.

Такая практика была в значительной степени отражением роста промышленных классов. Многие акварели, например, изображают интерьеры, наполненные растениями и органическими украшениями, которые отражают не только интерес к миру природы, но также растущую тенденцию к редким экзотическим растениям. В отеле Villa Hügel в Венеции, например, был японский салон, наполненный исключительно декоративными элементами, которые превратили его в «сад»; в Берлинском Королевском Дворце располагалась китайская комната с панно с тропическими растениями и птицами, которые также парили над пространством в потолочной росписи. Интерьеры той эпохи также отличались наличием орхидей и птиц в клетках, которых люди хранили не только для того, чтобы произвести впечатление, но и чтобы развлечь гостей. Многие художники (в большинстве своем мужчины) начинали свою карьеру, рисуя топографические карты для военного использования или расписывая фарфоровые изделия, а после начали специализироваться на картинах интерьеров в связи с повышенным спросом. Некоторые живописцы даже сделали свое имя в этом жанре. На выставке представлены работы австрийских братьев Рудольфа и Франца фон Альт; Джеймса Робертас, британского живописца, который путешествовал с Королевой Викторией; и проектировщика Чарльза Джеймса - все из которых были известны отличными стилями. Подход к живописи этих интерьеров также развился со временем, постепенно становясь менее формальным и более интимным.

Иосиф Сатира, Учебная комната царицы Александры Федоровны, Россия (1835)

В конце 19-го начале 20-го века стал популярен более импрессионистский вид живописи и художники постепенно начали изображать более расслабленную, домашнюю окружающую среду. Иногда на картинах присутствовали даже проживающие: польский граф Ланкоронский, например, читающий книгу в своем кабинете в Вене; девочка играет на фортепьяно в комнате, а рядом с ней лежит собака. Хоть эти картины и создавались для того, чтобы запечатлеть то, как люди украшали свои дома, какую мебель и ткань выбирали, что они вешали на стены и что коллеекционировали, но иногда они напоминали иллюстрации повседневной жизни, ровно до того момента, пока в начале 20-го века эту роль переняла на себя фотокамера.

Джеймс Робертс, Гостиная Королевы в Букингемском дворце, Англия (1848)

Генри Роберт Робертсон, Интерьер одного из залов дворца в графстве Кент (1879)

Эдуард Гертнер, Китайская комната в Королевском Дворце, Берлин, Германия (1850)

Эдуард Петрович Гау, Гостиная Императрицы Александры Федоровны

Анна Альма-Тадема, Комната для исследований сэра Лоуренса Альма-Тадема, Таунсенд, Лондон (1884)

Шарлотта Бозанкет, Библиотека (1840)

Karl Wilhelm Streckfuss (1860)

Человек живет «для других» и «для себя». Повседневное существование скрыто от глаз посторонних, но всегда вызывает жгучий интерес. Не случайно, рассказывая об одном пензенском знакомом, Ф.Ф. Вигель отмечал: «... а теперь поговорим о том, что занимательнее, о его домашней жизни». История, как известно, вершится не абстрактными «деятелями», а конкретными людьми, «частными лицами», неизбежно окружёнными собственным домашним миром, ежедневными заботами и обустроенным бытом. Жилые интерьеры являются средоточием, местом действия каждодневного бытия. В них отражаются как личные вкусы владельцев, так и основные установки эпохи (например, понятия о комфорте), а также, в соответствующем преломлении, «большие стили». Изучение жилых интерьеров в гораздо большей степени, чем парадных, связано с изучением конкретных бытовых норм и условий.

Лицом всякого дома тех лет были парадные интерьеры, в то время как двери «собственных» комнат нечасто открывались для посторонних. Если убранству «комнат великолепия» всегда придавалось большое значение, то жилому интерьеру редко уделяли достаточно внимания и сами его создатели, и «пользователи», и впоследствии, исследователи.

Сразу оговоримся, что в данной статье не проводится чёткое деление жилого интерьера на «городской» и «усадебный». Этот вопрос требует дальнейшей проработки, но укажем, что, как нам кажется, разделявшая их граница носила достаточно условный характер. Конечно, жизнь «на природе» существенно отличалась от городской, была менее скована правилами и условностями, более «естественна» и свободна, прелести этой своеобразной деревенской вольницы особенно начинают ценить к исходу XVIII века. Но отличие это относилось более к характеру общения и поведения, распорядка дня, проведения досуга и т.д., и не столь сильно затрагивало сферу повседневности, особенно, с бытовой ее стороны. Вряд ли жизнь в городе принципиально была лучше устроена, чем в деревне. Состоятельные «горожане», выезжавшие в усадьбы на лето или переезжавшие надолго, старались обыкновенно обустроить свою жизнь в деревне столь же комфортно. Для этого, как известно, массово вывозилась мебель, предметы быта и т.д. Например, П.Б. Шереметев, покинув Петербург в самом начале 1770-х годов и занимаясь «украшением» подмосковного Кускова, в точности копировал некоторые интерьеры своих столичных домов, вплоть до вывоза целых «обстановок». Причём, из Петербурга присылались самые различные вещи, даже «кружки плетёные из кореньев для обтирания ног».

Тот, кто был победнее, большую часть года проводил в деревне и выбирался в столицы на несколько зимних месяцев – либо в собственный дом или к родственникам, либо в наёмный. Вспомним переезд небогатых Лариных к московской тетке: «Обоз обычный, три кибитки / Везут домашние пожитки, / Кастрюльки, стулья, сундуки, / Варенье в банках, тюфяки, / Перины, клетки с петухами, / Горшки, тазы et cetera / Ну, много всякого добра». Так что устроились они там, видимо, так же, как привыкли в деревне. О таких переездах не без иронии замечает Ф.Ф. Вигель – «тогда еще в России странствовали по-Авраамовски – с рабынями, рабами и навьюченными верблюдами».

В наёмных городских домах жизнь иногда была гораздо проще, чем «дома» в усадьбе, и обставлены они были намного беднее. М.Е. Салтыков- Щедрин описывает в «Пошехонской старине» зимние приезды семейства главного героя. В Москве снимался особнячок на семь-восемь комнат, причем, «в числе последних только две-три «чистых» комнаты были довольно просторны; остальные можно было в полном смысле слова, назвать клетушками. ... О роскошной и даже просто удобной обстановке нечего было и думать, да и мы – тоже дворяне средней руки – и не претендовали на удобства. Мебель большею частью была сборная, старая, покрытая засиженной кожей или рваной волосяной материей. В этом крохотном помещении, в спёртой, насыщенной миазмами атмосфере (о вентиляции не было и помина, и воздух освежался только во время топки печей), ютилась дворянская семья, часто довольно многочисленная. Спали везде – и на диванах, и вповалку на полу, потому что кроватей при доме сдавалось мало, а какие были, те назначались для старших. Прислуга и дневала и ночевала на ларях в таких миниатюрных конурках, что можно было только дивиться, каким образом такая масса народа там размещается».

Схожесть интерьеров городских и загородных домов конца XVIII века отмечал Ф.Ф. Вигель. Описывая пензенскую Дворянскую улицу, застроенную «жилищами аристократии», он замечает: «Здесь жили помещики точно также, как летом в деревне... Описав расположение одного из сих домов, городских или деревенских, могу я дать понятие о прочих, так велико было их единообразие».

Жилые интерьеры обновлялись несоизмеримо чаще, чем парадные – их обстановка нередко не переживала своего хозяина. Изображений названного времени крайне мало – жанр интерьера в живописи развился в России позже, с 1820-х годов. Современники мало интересовались «домашними мелочами» – лишь со второй трети XIX века в литературе появится реалистическое направление с его «бытовым» романом и лишь тогда авторы мемуаров начнут вспоминать не только людей и события, но и подробности повседневной жизни. Поэтому упоминания о ней, о своём доме, окружающих вещах и привычках (такие, например, как у А.Т. Болотова для XVIII – начала XIX века уникальны. Образно и очень точно сказал об этом С. Казнаков в начале XX века: «Да, нелегка задача бытописца... Записки, письма и рассказы современников не разъясняют ничего; в то время мало занимались описанием внутренней обстановки жизни, её краса давалась так легко, писали больше о событиях и людях. В особенности в царствование Павла, когда у посторонних даже наблюдателей едва хватало времени, чтоб разобраться в хаосе ежедневных впечатлений».

В отличие от соотечественников, немного больше внимания уделяли «внутренней обстановке жизни» иностранцы, так как, по словам Ю.М. Лотмана, «иностранец, переживающий чужую каждодневную жизнь как экзотику, может воспринимать её эстетически», в то время как «непосредственный носитель культуры, как правило, просто не замечает её специфики». Особо надо отметить воспоминания, написанные женской рукой, так как их, в отличие от мужчин, занятых службой и вопросами представительства, повседневная домашняя жизнь волновала гораздо более, и они не в пример чаще, чем их мужья, посвящали ей страницы своих дневников. Иногда информативны воспоминания о своих детских годах у авторов XIX века – они пишутся или обрабатываются десятилетиями спустя и бывают наполнены описаниями повседневных реалий давно прошедшей жизни. В целом, с сожалением следует отметить очень незначительное внимание мемуаристов тех лет к интересующим нас вопросам. Поэтому огромное значение имеют архивные документы, особенно описи частных домов и хозяйственная переписка, а также реально сохранившиеся в музеях предметы, происходящие из жилых интерьеров.

Литература по русскому интерьеру периода классицизма достаточно обширна. Но изучались, преимущественно, парадные интерьеры, жилые часто оставались вне рассмотрения. Ценные сведения по интересующей нас теме можно почерпнуть также из различных работ по истории повседневности, бытового обустройства жизни, приватной её стороны.

На две зоны – парадную и приватную – интерьер богатых частных домов делился издревле, уже в античности существовали особые комнаты для приема гостей. С течением времени граница между «парадным» и «приватным» меняла свои очертания. В XVIII веке, с одной стороны, ежедневный и совсем неинтересный для современников быт был удален с глаз во внутренние покои, с другой стороны, некоторые его составляющие были выставлены напоказ своей «парадной» стороной и включены в ритуализированное действие, разворачивавшееся в «комнатах великолепия». Например, в свою Парадную спальню богатые вельможи зачастую приходили только утром для одевания и причёсывания, сопровождавшегося приёмом удостоенных этой чести посетителей – такой ежедневный «туалет» приобрел статус «не для посторонних глаз» только в XIX веке. Удивляла потомков и ванная комната, иногда включавшаяся в парадную анфиладу дворцов XVIII века. Например, в Мраморном дворце, судя по описи 1785 года, четыре комнаты («предбанная», ванная, баня и подсобная для подогрева воды) перечисляются сразу за «комнатой, которая служить может картинною и для физических экспериментов или билияртною». Но современники воспринимали всё как надо. Ф. Де Миранда, исколесивший пол-Европы, и посетивший дворец год спустя, перечисляет его красоты, в том числе «столовую и картинную галерею, где есть очень хорошие работы Ван дер Верфа и других фламандцев; большую бальную залу правильных пропорций; изящную ванну в форме эллипса и т.д.; украшения и мебель столь же изысканны, сколь богаты». Как видим, ванна воспринимается почти так же, как «изумительные фламандские деревянные барельефы» из «Зала приемов». «Парадные» ванны могли делать из серебра (как в Таврическом дворце у князя Потёмкина и с гордостью демонстрировать окружающим. Такое «парадное», театрализованное мытье (тогда это делалось в простыне) тоже подразумевало присутствие посторонних – принимая ванну можно было вести светские беседы с гостями.

«Общественный» характер жизни, присущий XVIII веку, подразумевал для личной, частной ее стороны глаза стороннего наблюдателя. «... Стать предметом лицезрения – высшее желание всех. Интимность поэтому исключена из жизни, и все поведение становится единым официальным актом, вся жизнь от рождения и до смерти и даже в ее священнейшие моменты. Ибо и в сфере чувств царят поза и представительство» .

Но к исходу «галантного века» приватная сторона жизни стала приобретать все большее значение. Примерно за полстолетия, с 1780-х по 1820-е годы, коренным образом изменилось самосознание человека, он сформировался как личность (в современном значении этого слова). Этот качественный перелом привел к значительным изменениям в общекультурной ситуации тех лет и окончательно сместил акценты с мира «внешнего», которым жил человек XVIII века, на мир «внутренний». «Личность» – это уже не часть целого, она не «растворена» в коллективном, как прежде, а имеет полное право не только на свой внутренний мир, но и свою среду обитания, обретшую, наконец, самостоятельное значение и особую ценность. Если «на протяжении очень долгого времени быт рассматривался как изнанка бытия, т.е. как неприметная и непривлекательная противоположность высоким формам человеческого самовыражения – общественным, государственно-политическим, художественным, светским» , то в течение первой четверти XIX века огромное некогда расстояние между «высоким» (государственная служба, политика, война, праздники и т.д.) и «низким» (ежедневные заботы, быт) сокращается и впоследствии сфера приватного перестает восприниматься, как нечто низменное и недостойное внимания.

Эти изменения были настолько сильны, что, если в начале указанного полстолетия хозяева не только не ценили, но как бы и вовсе не замечали «домашней жизни» то к его концу появляются попытки увековечить собственный домашний быт, чтобы показать всему миру «абсолютную значимость своей сугубо частной, никакого места в государстве не занимающей, персоны...», наиболее наглядно проявившиеся a создании «Нащокинского домика», являвшегося точной копией настоящего. Значимость частной жизни, наконец, по достоинству оцененная, проявилась также в зарождении жанра «в комнатах», дотоле неизвестного в России.

Перелом в самосознании, хронологически почти совпавший с рубежом столетий не мог не ощущаться современниками, и в России связывался, в основном, со сменой царствований. Восемнадцатый век фактически закончился со смертью Екатерины, время Александра – «новое царствование с новыми идеями». Молодое поколение смотрело на мир совсем другими глазами и уже плохо понимало заботы и образ жизни своих отцов – дворян екатерининских времен. Недаром Ф.Ф. Вигель, вспоминая киевское общество конца XVIII века, восклицал: «Как бы мы теперь казались смешны! Сорок лет времени и тысяча двести верст расстояния делают большую разницу в понятиях и мнениях людей».

Цельное, незамутнённое восприятие жизни, состояние равновесия «внутреннего» и «внешнего», столь свойственное многим современникам Елизаветы Петровны и отчасти Екатерины II, не получило своего развития в потомках, обративших свой взор «в себя, в бездну «внутреннего»». Это наглядно видно при сравнении двух представителей XVIII столетия – отца и сына Шереметевых. Отец, Петр Борисович, – дитя XVIII века, барин и эпикуреец, в котором органично сочетаются гедонизм, широта натуры и практицизм, ему, похоже, удалось приблизиться к идеалу века – «человек действительно со вкусом, который живет для того, чтобы жить, и который сам собою наслаждается...».

Совсем иное сын Николай Петрович – натура рефлексирующая и артистическая. Он «одним из первых ступил на дорогу личностного самосознания, личностного выбора, личностного поступка». К государственной карьере он не стремится, много читает, музицирует и занимается театром. Довольно рано «он начал иметь склонность к тому грустному состоянию и томительному для души..., столь врачам известному под названием гипокондрическаго безпокойства», – пишет о нём семейный доктор. Стремление к уединению, «тишине и спокойствию», усиливавшееся с годами, дополнилось обращением к Богу, столь естественным для многих на склоне лет. Сам Николай Петрович так писал об этом сыну: «пиршества переменил я в мирные беседы с моими ближними и искренними; театральныя зрелища заступило зрелище природы, дел Божиих и деяний человеческих».

Исключив из своей жизни сферу «высшего» служения, Николай Петрович погрузился в жизнь «частного человека», уделяя домашним проблемам значительное внимание. В осознанно выбранном им самим уединении он, «имея склонность к жизни домоседной» любил «предаваться домашним нуждам и заниматься счастьем своих многочисленных крестьян».

Следует отметить, что к концу XVIII века уже немалое число дворян рассматривали в качестве своего гражданского долга перед Отечеством не военную или государственную службу, как это было ещё недавно, а полагали ей равноценной служение «не с оружием, так с пером в руках» – например, в просвещении общества путем издательской деятельности (А.Т. Болотов, Н.И. Новиков, Н.М. Карамзин и др.). Эту позицию четко сформулировал А. Т. Болотов, отказываясь от участия в выборах в местное управление, объясняя это нежеланием «мешаться в их дела» и стремясь «лучше остаться совершенным гостем и свободным человеком».

Обращение к себе, к своему недавно обретённому внутреннему миру, к частной, домашней жизни неизбежно привело к росту значимости того окружения, в котором эта, осознавшая себя личность, пребывает. Жилые комнаты приобретают, если не равноценное, то, по крайней мере, сопоставимое с парадными интерьерами значение и подчеркивают индивидуальность (уже отличную от барского самодурства ушедшего века). Если «для просветителей и для романтиков бытовая интерпретация среды, окружающей человека, была исключена», то в бидермейере жилая среда обитания выходит за рамки внутренних комнат в парадные, в которых отныне проводится все больше и больше времени как с гостями, так и без них. Уже в начале XIX века анахронизмом воспринимается обычай, ещё так недавно повсеместно и широко распространённый, когда хозяева «в каменных домах большия комнаты содержали в совершенной чистоте, и для того никогда в них не ходили, ёжились в двух-трех чуланах, спали на сундуках...».

Жилой интерьер становится выражением индивидуальности владельца – «интерьер моей комнаты, квартиры, салона – это продолжение «моего» внутреннего мира, отчуждаемый наружу «мой» внутренний мир». Допускаются в него лишь избранные. Поэтому удостоиться приглашения во внутренние покои почиталось за особую милость. Не случайно Ф.Ф. Вигель, иногда посещавший в самом конце XVIII века петербургский дом П.Г. Демидова (внука «знаменитого кузнеца» Петра I Акинфия), отмечал: «Несколько узких длинных комнат сего дома были назначены для приема гостей; гораздо же большее число внутренних, как и сердце Г. Демидова, открывались только задушевным его друзьям».

В рассматриваемый нами период последней четверти XVIII – первой четверти XIX века деление на парадное и приватное, с одной стороны, не утратило своей актуальности и жилые интерьеры существенно отличались от парадных, с другой стороны, на протяжении первой четверти XIX века начался процесс «завоевания» (по терминологии Е.В. Николаева) парадного интерьера жилым. Процесс этот шёл медленно, преодолевая эстетические установки ампира, сориентированные на «высокое» античное искусство, глубоко проникшее в жизнь. В это время «быт ещё всецело был предметом искусства».

Характеризуя художественную ситуацию рубежа веков, B.C. Турчин отмечает: «В искусстве имелась тяга к всеохватности бытия. Этим определялась высокая содержательность образов, широта видения. Великое должно быть сомасштабно личностям, а тогда каждая личность воспринималась неординарной, почему мало обращали внимания на детали быта, мелочное, незначительное. Если же и привлекала частность, то лишь настолько, насколько в ней проявлялось нечто более значительное, чем она была на самом деле». Но время шло, и «полупустые, с убранным с глаз бытом» комнаты заполняются вещами, затесняются и заставляются и во второй половине XIX века превращаются в уютные и донельзя перегруженные разнообразными предметами свидетельства внимания человека к самому себе.

При Екатерине II понятие о комфорте только-только входило в жизнь и воспринималось еще как нечто очень западное, нерусское. Но интерес к повседневным удобствам рос и перемены, происходившие на памяти одного человека, были разительны. Так, Вигель, вспоминая времена примерно тридцатилетней давности, отмечал, что «ни дорожнаго, ни домашняго комфорта мы столько не знали, как нынешние молодые люди». Например, об уровне «дорожного» комфорта свидетельствуют воспоминания Екатерины II времён многочисленных переездов императорского двора при Елизавете Петровне. Одно из путешествий в Ревель «отличалось скукой и неудобствами. В почтовых и станционных домах обыкновенно располагалась сама императрица; для нас разбивали палатки, либо помещали нас в кухне. Помню, что однажды во время этого путешествия мне пришлось одеваться у печки, в которой пекли хлеб, а в другой раз я взошла в палатку, где мне приготовлена была постель, и по колена замочилась в воде». В другой раз, по приезде в Москву зимой 1753 года, Екатерина и Петр были поселены в новом доме. «Нас поместили в деревянном флигеле, только что выстроенном прошедшею осенью: вода текла по стенам, и все комнаты были чрезвычайно сыры».

Если в середине XVIII века, многочисленные предметы обстановки хозяева перевозили вместе с собой из одного дома в другой, то к его концу положение меняется. Вещи уже воспринимаются не сами по себе и не являются принадлежностью конкретного лица, а становятся частью того или иного интерьера. Так, Екатерина II вспоминает, что во время многочисленных переездов двора Елизаветы Петровны, для жительства могли отводиться разные комнаты, то есть не те, в которых жили в прошлый приезд. Например, переезжая в конце осени в Зимний дворец на всю зиму, императрица «заняла комнаты, в которых мы жили прошлою зимою; нам отвели комнаты, где жил Великий Князь, будучи женихом. ... В них некогда жила императрица Анна». Если это считалось нормой при Елизавете, то Екатерину уже не устраивало. Она стала на свои деньги покупать самостоятельно мебель для своих комнат в Зимнем и Летнем дворце «и, переезжая из одного места в другое, ... находила свои комнаты совсем прибранными; при том же не было ни возни, ни ломки при перевозе».

Это замечание относится не только к императорским и великокняжеским резиденциям. Например, останкинский жилой флигель (называемый в документах «Старыми хоромами») содержался в постоянной готовности к приезду хозяина, которого ждали не только курительная трубка на столе, щипцы для колки сахара и пилочки для ногтей, но даже шелковый шлафор в Спальне не убирался внутрь комода (почему и вошел в текст Описи 1802 года).

Обустройство жилых интерьеров конца XVIII века отличала некоторая «бестолковость», когда очень мало значения придавалось обыкновенным (с нашей сегодняшней точки зрения) удобствам повседневной жизни. Е.Н. Николаев, изучивший большое количество частных домов конца 18 – первой половины XIX века, отмечал «тот несомненный факт, что устройство «каждодневного», непарадного быта было слабым местом архитектуры XVIII века». Это бытовое неустройство являлось скорее правилом, нежели исключением и было характерно не только для «заштатных» усадеб, но и для императорских дворцов тех лет. Так, например, в Гатчине, в большой степени воплотившей вкусы императора Павла I, планировка, убранство и размеры жилых комнат нередко вызывали недоумение не только у потомков, но уже и у современников. Графиня В.Н. Головина писала: «Теснота в замке, где в парадных залах происходили церемонии, почти непристойные жилые помещения для первых персон двора и петербургского общества, грязь и осеннее небо, затянутое тучами...». «Непристойность» жилых помещений охарактеризовал один английский мемуарист, написавший в 1827 году о личных комнатах Павла, сохраняемых практически в неприкосновенности Марией Федоровной: комнаты маленькие и не могут похвастаться убранством в духе величественном».

Эта «бестолковость» постепенно уходила из жизни. Если в первой половине века жилые комнаты составляли анфиладу и в больших домах размещались в третьем и первом этажах, то в классицизме некоторые из них стали устраивать в парадном этаже (в небогатых домах это практиковалось и раньше). Таким образом, в жилой зоне возросло количество комнат, ставших территориально ближе к парадным. Важнейшим нововведением классицизма было появление коридора, который располагали параллельно анфиладной оси и делали в неге дополнительные двери, вследствие чего, перекрыв анфиладные, можно было изолировать одну или несколько комнат. Анфиладная планировка стала постепенно вытесняться более удобной коридорно-апартаментной. Над жилыми комнатами, не столь высокими, как парадные, стали устраивать антресоли - всё это обеспечивало более комфортные условия существования.

Таким образом возводились новые дома (или перестраивались старые). Но в большинстве своем, особенно в провинции, долго продолжали жить по старинке. Например, так описывает провинциальное детство своего героя, пришедшееся на 1820-е годы, М.Е. Салтыков-Щедрин: «Хотя в нашем доме было достаточно комнат, больших, светлых и с обильным содержанием воздуха, но это были комнаты парадные; дети же постоянно теснились: днём – в небольшой классной комнате, а ночью – в общей детской, тоже маленькой, с низким потолком и в зимнее время вдобавок жарко натопленной. ... Летом мы ещё сколько-нибудь оживлялись под влиянием свежего воздуха, но зимой нас положительно закупоривали в четырёх стенах. Ни единой струи свежего воздуха не доходило до нас, потому что форточек в доме не водилось, и комнатная атмосфера освежалась только при помощи топки печей». «Внешней обстановкой моего детства, в смысле гигиены, опрятности и питания, я похвалиться не могу». В детской комнате «было поставлено четыре-пять детских кроватей, а на полу, на войлоках, спали няньки. Само собой разумеется, не было недостатка ни в клопах, ни в тараканах, ни в блохах.

Эти насекомые были как бы домашними друзьями. Когда клопы уж чересчур донимали, то кровати выносили и обваривали кипятком, а тараканов по зимам морозили».

Но в целом, но протяжении первой трети XIX века акценты смещаются с дворцового на частное строительство, на рядовые дворянские дома и «… тем главным местом, где поселяется культура и куда проецируется вся история искусства, усваиваемая и присваиваемая, обращаемая в собственность «я», становится дом, интерьер». Просторные гостиные обживаются и жилой интерьер «выходит» в парадный.

Этот процесс иллюстрирует эволюция спальни. В XVIII веке в богатых домах было принято иметь две спальни – парадную и «вседневную». Первая служила для представительства, вторая использовалась по назначению (конечно, в рядовых домах эти функции были совмещены). Но к концу века всё чаще альков парадной спальни отделялся завесами или ширмами от остального пространства, обращённого к окнам, которое превращалось в гостиную. «Такое удачное решение привело к тому, что даже очень богатые люди стали совмещать парадную и вседневную спальни в своих дворцах, что позволяло пользоваться в ежедневном быту роскошными парадными интерьерами, не нарушая их великолепия». В соответствии с идеей совмещения спальни и гостиной был сделан в 1790-е годы проект ниши для Спальни Останкинских жилых хором. Альков, фланкированный колоннами, отделялся от остального пространства завесой, перед которой с «гостевой» стороны ставилось канапе, состоящее из двух половин и раздвигавшееся в стороны для того, чтобы освободить проход к кровати для сна.

Интересно проследить, в каком направлении перестраивались старые, например отцовские, жилые комнаты детьми. Николай Петрович Шереметев, получивший в наследство обставленный и отделанный Останкинский жилой дом, начал в 1790-е годы заниматься его частичной перестройкой (происходившей одновременно со строительством большого дворца, расположенным в непосредственной близости). Работы велись по трём направлениям – увеличивалось количество комнат, увеличивалась площадь некоторых из них за счёт объединения существующих, а также убиралась, где возможно, старая анфиладная планировка путём переноса дверных проемов и создания дополнительных выходов в парк. Сначала Николая Петровича не устраивали, видимо, не размеры, а лишь количество имевшихся в его распоряжении комнат, так как на планах флигеля, который сначала предполагали пристроить к Старым хоромам, назначение и размеры новых помещений мало отличались от уже имевшихся, а некоторые были даже меньше. Основное неудобство заключалось не столько в размерах, сколько в анфиладном расположении, повсеместно практиковавшемся в XVIII веке. Если на парадной половине анфилады ругали, в основном, из-за пронизывающих их сквозняков («Чтоб ветер в ноябре взывал как на пароме, а барин бы не знал, куда деваться в доме» , то на жилой они доставляли массу других неудобств. От сквозняков можно было как-то спастись с помощью ширм, разгородив пространство комнаты на «кабинеты» и создав уютные уголки у камина или у стола. Но защитить свой покой от постоянного хождения домочадцев через смежные комнаты было не так просто. Например, в Кабинет Останкинских Старых хором можно было попасть только через Спальню, и не случайно Николай Петрович был озабочен их разделением. В результате перестройки Кабинет соединили с комнатой, имевшей собственный выход, что позволило принимать посетителей, не проводя их через Спальню.

В середине XVIII века совершенно естественным было поселить недавно приехавших в Россию невесту великого князя Петра с ее матерью таким образом, что они были вынуждены, «чтобы идти к обедне или к императрице проходить комнатами великого князя, которыя были рядом с моими». Это не вызывает недовольства у Екатерины, а наоборот, имеет даже положительные стороны «таким образом мы его часто видали».
Заставил её возмутиться другой случай, произошедший с ней в Москве, куда они с Петром приехали в начале зимы 1753 года. Их поместили в только что выстроенном флигеле. Отметим сразу, что дело происходило не где-нибудь в глухомани, а во второй столице, и дом специально отстроили к их приезду. Так что случай был совершенно в духе времени – уже к концу века такое вряд ли могло произойти. Итак, в сообщавшуюся со Спальней приболевшей Екатерины Уборную комнату были поселены 17 служительниц («девушки», камер-фрау и их служанки), причем из этой комнаты «не было другого выхода как через мою спальню, и женщины за всякою нуждою проходили мимо меня, что вовсе не было удобно ни для них, ни для меня. ... В добавок оне обедали в одной из моих передних комнат». Лишь через десять дней их навестила императрица и, узнав о таких мучениях, не придумала ничего лучше, как приказать прорубить внешнюю стену Уборной и сделать таким образом для 17 человек отдельный выход наружу. Причем, и обедать, и к устроенным под их окнами отхожим местам они должны были «ходить улицею» – и все это зимой! К тому же такая скученность имела ещё одну неприятную сторону, Екатерина вспоминала: «Ко мне набиралось оттуда столько всякого рода насекомых, что я, бывало, не могла уснуть от них».

Ситуация усугублялась тем, что в городских домах «простой народ» жил по деревенским обычаям и поэтому, как правило, многочисленная дворня спала не только в специально отведённых местах (на антресолях, лавках в кухне и коридорах), но и вповалку на полу в разных комнатах (лакейской, девичьей и т.д.), «по соседству с комнатами, где спали хозяева, чтобы и ночью быть у них «под рукой».

Высказывали недовольство по этому поводу не только иностранцы. Ф.Ф. Вигель, описывая дома пензенских дворян конца XVIII века, отмечал: «В передней перед анфиладой после отхожих мест «встречает меня другого рода зловоние. Толпа дворовых людей наполняет её; все ощипаны, все оборваны; одни лежа на прилавке, другие сидя или стоя говорят вздор, то смеются, то зевают. В одном углу поставлен стол, на коем разложены или камзол, или исподнее платье, которое кроится, шьётся или починивается, в другом подшиваются подмётки под сапоги, кои иногда намазываются дёгтем. Запах лука, чеснока и капусты мешается тут с другими испарениями сего ленивого и ветреного народа» .

Спать не только не в постели, но и вповалку на полу не считалось зазорным в особых случаях и среди дворян. Например, это было вынужденной необходимостью для многочисленных гостей, нагрянувших в соседнюю усадьбу и загостившихся там надолго: «Гвоздин, Буянов, Петушков / И Флянов, не совсем здоровый, / На стульях улеглись в столовой, / А на полу мосье Трике, / В фуфайке, в старом колпаке».

Чем дальше от столиц – тем нравы проще. Так Ф.Ф. Вигель вспоминает визит к одному помещику в его усадьбу под Казанью в 1805 году. Многочисленных гостей после ужина, обильного возлияниями, отправили спать. Губернатора и самого почётного гостя положили по отдельным комнатам, а всех остальных проводили «в просторную горницу, род пустой залы и пожелали нам доброй ночи. На полу лежали тюфячки, подушки и шерстяные одеяла, отнятые на время у актеров и актрис. (Учитывая, что наезды гостей повторялись систематически, а не были неожиданными, «отнимать» постельное белье было сложившейся практикой – С.Д.) Я нагнулся, чтобы взглянуть на подлежащую мне простыню и вздрогнул от ея пестроты. Сопутники мои, вероятно зная наперёд обычаи сего дома, спокойно стали раздеваться и весело бросились на поганыя свои ложа. Нечего было делать, я должен был последовать их примеру... если бы темнота и молчание водворились вокруг меня; самый отвратительный запах коровьяго тухлаго масла, коим напитано было мое изголовье, не помешал бы мне успокоиться; но при свете сальных свеч (которые, заметим, тоже неприятно пахнут – С.Д.), каляканье, дурацкий наш дорожный разговор возобновился... Не один раз подымал я не грозный, но молящий голос; полупьяные смеялись надо мной, не столь учтиво, как справедливо, называя меня неженкой. Один за другим начали засыпать, но когда последние два болтуна умолкли, занялась заря, которая беспрепятственно вливалась в наши окошки без занавес. Между тем, сверху мухи и комары, снизу клопы и блохи, все колючие насекомые объявили мне жестокую войну. Ни на минуту не сомкнул очей, истерзанный, я встал, кое-как оделся и побрёл в сад, чтоб освежиться утренним воздухом...». Интересно, что сам Вигель соглашается с тем, что он, по словам его товарищей, неженка – ведь все остальные преспокойно спали, ибо это было для них совершенно обыденно.

Для жилых комнат тех лет характерна многофункциональность. О спальне уже упоминалось – она делится на используемый в практических целях альков и «гостиную». Следует отметить, что спальня имела огромное значение не только в системе парадных, но и жилых комнат. Она могла играть роль гостиной, служить кабинетом (для чего обставлялась специальными предметами мебели – секретерами, «кабинетцами» с многочисленными ящичками для хранения мелочей), уборной (помимо «уборных кресел» в ней, например, мог находиться настенный умывальник). М.Е. Салтыков-Щедрин, описывая утренние сборы, отмечает: «... а из отцовской спальни всё ещё доносятся звуки приводимого в движение рукомойника» , а также мини-столовой для особо близких гостей (Салтыков-Щедрин вспоминал: «Матушка тотчас же увела Настасью в свою спальню, где стоял самовар, особый от общего и разного рода лакомства»). Останкинская Спальня была просто забита разнообразными предметами - завешена эстампами, затеснена мебелью и заставлена мелочами. Помимо перечисленных занятий, в ней можно было также отдыхать (для чего служили канапе «для дневного отдыха» – они были широко распространены в обстановке спален, а так же кресло и даже курительная трубка – отметим, что в 1790-е годы курение, вновь вошедшее в моду при Павле I, ещё не утвердилось окончательно в мужских кабинетах), пить кофе (там находились щипцы для колки сахара, кофейник и молочник) и вообще комфортно проводить время днём, например, за чтением.

В свою очередь, Кабинет мог быть фактически чем угодно. Вспомним: «Вот это барский кабинет; / Здесь почивал он, кофей кушал, / Приказчика доклады слушал / И книжку поутру читал...». В Останкинской «Конторочке» (как нередко назывались кабинеты при составлении описей) не было письменного стола, бюро или секретера, а находился лишь комод с выдвижной доской, заставленный разными безделушками. Наличие на нём чернильного прибора указывает, все-таки, на назначение комнаты. Но три умывальника (в том числе настенный, то есть стационарный) свидетельствуют о дополнительной функции уборной комнаты. Очень часто кабинеты использовались хозяином в качестве спальни. И уж вовсе не обязательно они служили для «учёных» или «деловых» занятий («... нигде ни пятнышка чернил»). Вспомним кабинет Ноздрёва из «Мёртвых душ», «в котором, впрочем, было заметно следов того, что бывает в кабинетах, то есть книг или бумаги», находились всевозможные раритеты: сабли, ружья, кинжалы, даже шарманка. Потом показались трубки – деревянные, глиняные, пенковые, обкуренные и необкуренные, обтянутые замшею и необтянутые, чубук с янтарным мундштуком, недавно выигранный, кисет, вышитый какою-то графинею...». Кабинет к описываемому Н.В. Гоголем времени уже стал признанным местом для курения. В него обыкновенно удалялась после обеда мужская часть гостей во главе с хозяином – там они пили кофе, вели «мужские разговоры» и курили.

Аналогично и уборные комнаты могли быть местом проведения досуга или использоваться как столовые, несмотря на наличие в жилом комплексе специальной «столовой». Например, в Камер-фурьерском журнале отмечено, что в такой-то день Павел «не вышел из внутренних покоев (Михайловского замка – С.Д.), обедал вдвоём с Императрицею внизу, в своей уборной; вечернего собрания не было и ужинали Их Величества в своих уборных комнатах».

В Останкинском доме комната, названная «Уборной», могла быть также гостиной и кабинетом. В ней можно было музицировать на стоявших там клавикордах, играть в шашки и другие настольные игры, для «письменных» занятий предназначался трёхъярусный секретер, а также письменный прибор в футляре. При желании там можно было пить чай из двух, стоявших симметрично на шкафах «самоваров», служивших ещё и украшением.

Все эти особенности не всегда можно объяснить недостатком места. До предела суженное число собственных обитаемых комнат, их бросающаяся в глаза многофункциональность, при наличии по соседству большого числа просторных пустых парадных, для каждодневной жизни вплоть до начала XIX века почти не употребляемых, говорит не только о ещё не совсем развитых понятиях комфорта, но и о том, что для реальной жизни человеку надо очень мало места – и совсем не важно, простой ли он коллежский асессор или же тайный советник. Так, император Павел I в Михайловском замке отвёл для себя ряд жилых комнат, но пользовался не всеми. Например, своей спальней, так как поместил свою «походную» (т.е. разборную) кровать в кабинете, «служившем ему вместе с тем и спальней, где он проводил время днём и где скончался».

Обстановка и отделка жилых комнат, как правило, значительно отличалась от парадных. Чаще всего их заполняли простой удобной и легкой мебелью (фанерованной красным деревом или крашеной), в основном, в «английском вкусе» – «все английское чарует нас», отмечал Н.И. Новиков. Слово «мебеля» тогда имело более широкое, чем сегодня, значение (существовал даже специальный термин «столовые мебели то есть жирандоли, вазы и шенданы бронзовые»). Предметный состав обстановки жилых комнат в богатых домах характеризовался, в отличие от парадных, огромным разнообразием.

Для обстановки жилых комнат характерна полистилистика, когда устаревшие «мебеля», а также любимые предметы разных «возрастов», с которыми невозможно расстаться, прекрасно уживались с более модной мебелью. В XVIII веке отношение к вещам сильно отличалось от последующих времён фабричной промышленности, и при смене обстановки в парадных комнатах старые предметы не уничтожались, а могли частично включаться в новую или отправлялись доживать свой век в жилые и служебные комнаты – расселялись по антресолям, флигелям и разным второстепенным помещениям. Это наглядно иллюстрируется составленной в 1783-1786 годах «Описью Большого дома» Кусковской усадьбы, построенного в 1777-1779 годах на месте старого. Если весь бельэтаж был отделан и обставлен в «новом вкусе» (в стиле раннего классицизма), то населённые «служителями» антресоли заставлены старыми вещами из обстановки прежнего дома – расписанными золотом «китайскими» кабинетами, которым уже не нашлось места в бельэтаже, но была жива ещё память об их немалой ценности, наборными столиками на точёных ножках, «нахтышными» столами и т.д.

Такие устаревшие «мебеля» очень часто отправляли не только в жилые комнаты, но и гораздо дальше – из города они перемещались в деревню, из основного усадебного дома – во второстепенные имения. Поэтому обстановка последних либо не обновляться десятилетиями, либо «обновлялась» уже не востребованными в местах вещами. Описи домов в близлежащих к Кускову владениях П.Б. Шереметьева – Амирёве, Маркове Бронницкого уезда, Мещеринове Коломенского уезда, составленные в 1770-е годы, наглядно рисуют картину запаздывания стиля мебельного убранства. Эти хоромы были заполнены старой дубовой мебелью, столами на точеных ножках с «аспидными» досками и интарсией, креслами и канапе, обитыми чёрной кожей гвоздями с круглыми крупными шляпками, зеркалами с двумя волютами сверху и прочими, уже не соответствующими моде третьей четверти века, вещами.

Естественно, чем беднее усадьба, чем дальше она от столиц, тем обстановка проще (отметим, что дальность расстояний имела меньшее значение, чем достаток). Например, в «картинной книге» небогатого князя Т.И. Енгалычева, постоянно жившего с 1790-х годов в своем поместье в Тверской губернии, на одном из листов изображена «Столовая», имеющая обстановку, характерную для середины XVIII века (во всяком случае, до- классицистического периода) – всё те же гнутые ножки, стулья «чиппендейл» и прочее, хотя рисунок датируется концом этого века.

Большое количество вещей перевозилось с собой при временных переездах из города в деревню и обратно. Когда переезд планировался на неопределённый срок, масштабы его были значительны. Как уже отмечалось, в 1770 году П.Б. Шереметев, оставив службу, переселился из Петербурга в Москву и обосновался в загородном Кускове. Обстановка кусковских хором, сформировавшаяся в 1750-е годы, не отвечала его взыскательному столичному вкусу, поэтому он решил значительно её обновить за счёт петербургских Фонтанного дома и дачи Шампетр. В переписке 1770-х годов граф постоянно приказывает сделать что-либо «как в Фонтанном моём доме». Например, интерьер Парадной спальни предлагается скопировать целиком, в некоторые комнаты перевозятся обитья шёлковые или «гарусные» (т.е. шпалеры) и разнообразные предметы.

В Москву потянулись по санному пути обозы с зеркалами, столами, жирандолями и т.д., а навстречу им летели из Москвы указы «графа-государя» с требованием не забыть то-то и то-то. Вывозился фарфор, осветительные приборы, парковая скульптура, палатки, кибитки, кунсткамера, в Фонтанном доме были сняты все термометры, переехали даже «мопсики» с каминов и французские венички из стружек для обмахивания от мух. Граф перевозит из петербургских домов большое количество мебели, на часть предметов заказывает копии. Старый кусковский дом, пока не перестраиваясь, частично модернизируется внутри, настилаются даже новые, привезённые всё из того же Петербурга, паркеты. Конечно, такой серьёзный переезд – дело особенное. Масштаб его объяснялся не только соображениями, чтобы мебель зря не «пропадала» в опустевшем петербургском доме, но и тем, что в Москве в те годы многое достать или на должном уровне изготовить было непросто. Видимо, не случайно, Петр Борисович писал петербургскому управителю в 1770 году: «для Кускова кресла и стулья сколко куда надобно неотменно надлежит сделать в Петербурге потому что сдесь долго очень делают и зделать хорошо не умеют о чем осмотрясь впредь буду писать». Правда, «осмотревшись», граф вскоре начинает заказывать мебель и в Москве – в последней четверти XVIII века московское мебельное производство уже переживает период расцвета.

Стремление всё устроить в Кускове по возможности так же, как в столице является характерной приметой тех лет. Вообще, в XVIII в. было принято воссоздавать обстановку городских домов в загородных резиденциях, даже когда отпала необходимость непосредственно вывозить за собой мебель.

Итак, мы коснулись ряда вопросов, связанных с темой приватной повседневной жизни и жилого интерьера. Некоторые аспекты изучения (например, способы отделки, колористическое решение жилых интерьеров, их взаимосвязь с парадными и т.д.) остались за рамками настоящей статьи. В заключение хотелось бы отметить, что все эти мелочи «домашней жизни», кажущиеся несущественными, имеют большое значение, так как являются одной из составляющих, формирующих в конечном итоге «историческое лицо», и именно в «этом безымянном пространстве [повседневности – С.Д.] чаще всего развёртывается настоящая история».

Примечания :

Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени. / Под ред. Ю.Л.Бессмертного. М., 1996. С.5

/Вигель Ф.Ф./. Воспоминания Ф.Ф. Вигеля. Ч.1 и 2. М, 1864. 4.2. С.73

Там же. С.206

Салтыков-Щедрин М.Е. Пошехонская старина. Собр. соч. в десяти томах. Т. 10. М, 1988. С. 238

/Вигель Ф.Ф./ Указ. соч. Ч.1. С.229

Андрей Тимофеевич оставил нам и редкое для конца XVIII века изображение кабинета. См.: Болотов А.Т. Жизнь и приключения Андрея Тимофеевича Болотова. В 4-х томах. Т.1. Москва, 1973. Фронтиспис.

Лансере Н., Вейнер П., Трубников А., Казнаков С., Пинэ Г. Гатчина при Павле Петровиче цесаревиче и императоре. СПб., 1995. С.244

Массон Ш. Секретные записки о России времени царствования Екатерины II и Павла I. M., 1996; Миранда Ф. де. Путешествие по Российской империи. М., 2001; Сегюр Л.Ф. Записки о пребывании в России в царствование Екатерины II // Россия XVIII века глазами иностранцев. Л., 1989 и др.

Лотман Ю.М. Поэтика бытового поведения в русской культуре XVIII века. // Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. Т. 1. Статьи по семиотике и типологии культуры. Таллинн,1992. С.249

Например: Благово Д.Д. Рассказы бабушки: Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные её внуком Д. Благово. Л., 1989; Головина В.Н. Мемуары. // История жизни благородной женщины. М., 1996; Каменская М.Ф. Воспоминания. М., 1991

Например: [Вигель Ф.Ф.] Указ. соч.; Жихарев СП. Записки современника: Воспоминания старого театрала. В 2-х томах. Т. 1 -2. Л., 1989

Литература по русскому классицистическому интерьеру посвящена, в основном, его истории. Например: Бартенев И.А., Батажкова В.Н. Русский интерьер XVIII-XIX веков. М., 2000; Бартенев И.А., Батажкова В.Н. Русский интерьер XIX века. Л., 1984; Борисова Е. Романтические тенденции в русском интерьере. К вопросу о бидермейере // Вопросы искусствознания. № 4, 1994. С. 358-386; Кучумов A.M. Убранство русского жилого интерьера XIX века: По материалам выставки в Павловском дворце-музее. Л., 1977; Художественное убранство русского интерьера XIX века: Очерк-путеводитель / Авторы-сост.: Гусева Н.Ю., Орлова К.А., Уханова И.Н., Петрова Т.А, Кудрявцева Т.В. Под общ. ред. И.Н.Ухановой. Л., 1986. Теоретическим вопросам уделялось меньше внимания. Например: Лотман Ю. М. Художественный ансамбль как бытовое пространство // Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах. Т.3. Статьи по истории русской литературы. Теория и семиотика других искусств. Механизмы культуры. Мелкие заметки. Таллинн, 1993. С. 316-322; Пронина И.А. Терем. Дворец. Усадьба: Эволюция ансамбля интерьера в России конца XVII – первой половины XIX века. М., 1996

За исключением немногих работ. Например, Николаев Е.В. Классическая Москва. М., 1975; Соколова Т.М., Орлова К.А. Глазами современников. Русский жилой интерьер первой трети XIX века. Л., 1982. Соловьев К.А. «Во вкусе умной старины...»: Усадебный быт российского дворянства первой половины XVIII – второй половины XIX веков. По воспоминаниям, письмам и дневникам. Очерки. СПб., 1998; Тыдман Л.В. Изба, дом, дворец: Жилой интерьер России с 1700 по 1840-е годы. М., 2000

Бытовыми вопросами интересовались историки XIX – начала XX века. Например: Карнович Е. Исторические рассказы и бытовые очерки. СПб, 1884; Кирхман П. История общественного и частного быта. Ч.1. М., 1867; Пыляев М.И. Замечательные чудаки и оригиналы. СПб., 1898; Он же. Старая Москва: Рассказы из былой жизни первопрестольной столицы / Сост. Ю.Н. Александров. М., 1990; Он же. Старый Петербург: Рассказы из былой жизни столицы. СПб, 1889. Интерес к конкретному человеку и его предметному окружению вновь стал расти примерно в последней четверти XX века. Он вызвал к жизни целые серии публикаций, посвященных истории повседневности: «Живая история: Повседневная жизнь человечества», «Частная жизнь» и др. Например: Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под ред. Ю.Л. Бессмертного. М., 1996; Кирсанова P.M. Розовая ксандрейка и драдедамовый платок: Костюм – вещь и образ в русской литературе XIX в. М., 1989; Кирсанова P.M. Костюм в русской художественной культуре XVIII – первой половины XX в. / Под ред. Т.Г. Морозовой и В.Д. Синюкова. М., 1995; Кирсанова P.M. Сценический костюм и театральная публика в России XIX века. М., 1997; Кнабе Г. С. Быт как предмет истории / / ДИ СССР. № 9, 1982. С. 26-27; Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре: Быт и традиции русского дворянства (XVIII – начало XIX века). СПб., 1994; Федосюк Ю.А. Что непонятно у классиков, или энциклопедия русского быта XIX века. М., 1998. Пристальный интерес со стороны историков в последние годы вызывают и вопросы, посвященные отдельным сторонам жизни XVIII-XIX века (карточные игры, светские развлечения, устройство бань и т.д.). Например, Богданов И.А. Три века Петербургской бани. СПб., 2000; Гордин А., Гордин М. Пушкинский век: Панорама столичной жизни / Серия: Былой Петербург. Кн. 1 и 2. СПб., 1999; Парчевский Г.Ф. Карты и картежники: Панорама столичной жизни / Серия: Былой Петербург. СПб., 1998. Появляются работы, посвященные жизни и быту различных эпох или отдельных семей, а также конкретных усадеб. Например, Семёнова Л.Н. Очерки истории быта и культурной жизни России: первая половина XVIII века. Л., 1982; Смилянская Е.Б. Дворянское гнездо середины XVIII века: Тимофей Текутьев и его «Инструкция о домашних порядках». М., 1998.

Историческая наука осознала этот поворот еще позже – бытовая повседневность была реабилитирована для культуры не так давно, примерно с начала 1960-х годов. Изучение «огромного царства привычного, рутинного, этого «великого отсутствующего истории»» (Бродель Ф. Структуры повседневности: возможное и невозможное. Т.1. Материальная цивилизация, экономика и капитализм.. XV-XVIII в. М, 1986. С. 18), было подготовлено деятельностью представителей школы «Анналов» (журнала «Анналы социальной и экономической истории»). Грань между традиционно понимаемой культурой и повседневностью стала расплываться и изучение последней стало одним из наиболее актуальных направлений в современном историческом знании (См.: Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под ред. Ю.Л. Бессмертного. М.: РГГУ, 1996; Кнабе Г.С. Введение первое, теоретическое, в котором почти ничего не говорится о древнем Риме, но зато ставится в общем виде проблема отношений между бытом и историей // Древний Рим – история и повседневность. Очерки. М., 1986. С. 7-18; Кнабе Г.С. Материалы к лекциям по общей теории культуры и культуре античного Рима. М., 1994).

Здесь и далее: Щеблыгина И.В. Нравственная позиция А.Т. Болотова в системе его ценностных ориентаций. (К вопросу о системе ценностей русского образованного дворянства второй половины XVIII века) // Человек эпохи Просвещения. М., 1999.С.122

Турчин B.C. Эпоха романтизма в России: К истории русского искусства первой трети XIX столетия / Очерки. М: Искусство, 1981. С.242.

Таким образом уже с некоторым недоумением описывал Ф.Ф. Вигель в самом начале XIX века столь архаичный обычай, всё ещё распространённый в провинциях. (См.: /Вигель Ф.Ф./ Указ. соч. Ч.2. С. 166).

Михайлов А.В. Идеал античности и изменчивость культуры. Рубеж XVIII-XIX в.в. // Быт и история в античности. М., 1988. С.236

/Вигель Ф.Ф./. Указ. соч. Ч. 1. С. 158

Николаев Е.В. Указ. соч. С.216; Исследователь М. Фон Бен писал: «Стилизация жизни по античным образцам требовала, чтобы /помещение/... по возможности напоминало храм... Жилые комнаты приобретают вследствие этого черты патетики, они следуют программе, а не удобству и уюту. Люди стыдятся своих потребностей и необходимости отправлять их» (Цит. по: Михайлов А.В. Указ. соч. С.243)

Турчин B.C. Основные проблемы западно-европейского и русского искусства конца XVIII – начала XIX века. Автореферат... на соиск.... доктора искусствоведения. М, 1989. С.43

Кнабе Г.С. Вещь как феномен культуры // Музееведение. Музеи мира. (Сб. научных трудов НИИ культуры). М., 1991.С. 123

/Вигель Ф.Ф./ Указ. соч. Ч. 1. С. 166

/Екатерина II/ Записки императрицы Екатерины II / Россия XVIII столетия в изданиях Вольной русской типографии А.И. Герцена и Н.П. Огарева. Репринт. М., 1990. С.48, 133

Сиповская Н.В. Искусство и быт в культуре фарфора. К вопросу о художественных взглядах в России второй половины XVIII века. Диссертация на соискание ученой степени канд. искусств. М, 1992. С. 58

«Собственно жилые комнаты даже в ту эпоху, когда интерьер классицизма уже откристаллизовывался, отличались какой-то бестолковостью, точнее, особой «житейской» логикой». (Николаев Е.В. Указ. соч. С. 190, 201).

См.: Байбурова P.M. Русский усадебный интерьер эпохи классицизма. Планировочные композиции // Памятники русской архитектуры и монументального искусства. Материалы и исследования. М., 1980. С. 146-148; Тыдман Л.В. Изба. Дом. Дворец. Жилой интерьер России с 1700 по 1840-е годы. М., 2000. С. 20.

НА. № 350. С. 154.

Такого рода памятью в последующем веке себя почти не обременяли. В 1870-е годы при разделе имущества между наследниками Д.Н. Шереметева эти кабинеты оценивались на уровне пары плевательниц XIX века, а за один гостиный стол этого же столетия предлагалось столько же, сколько за десятка два предметов XVIII, в числе которых значились наборные комоды, ломберные столы, украшенные интарсией, кабинет с «флорентийской» мозаикой и т.д. (Опись 1876 года. РГАДА. Ф.1287. Оп.2. Ч.1.Д. 1197).

ЦГИАЛ, ф. 1088,оп. 17, д.69, л.л. 155-164

Корнилова А.В. Мир альбомного рисунка. Русская альбомная графика конца XVIII - первой половины XIX века. Л., 1990. С.65.

Байбурова P.M. Зал и гостиная усадебного дома русского классицизма // Памятники русской архитектуры и монументального искусства. М, 1983. С.111

Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. С. 13.

Интерьеры 1800-1830-х годов
В начале XIX века типичным жилищем знати был усадебный дом или городской особняк. Здесь, как правило, жила большая семья и многочисленная прислуга. Парадные залы обычно располагались на втором этаже и представляли собой анфиладу гостиных, будуар и спальню. Жилые помещения размещались на третьем этаже или антресолях и имели низкие потолки. Прислуга жила на первом этаже, здесь также находились служебные помещения. Если дом был двухэтажный, то жилые комнаты, как правило, были на первом этаже и шли параллельно служебным помещениям.
Конец XVIII – начало XIX вв. – время господства классицизма, который предполагает четкий ритм и единый стиль размещения предметов мебели и искусства. Мебель обычно изготавливалась из красного дерева и украшалась накладками из чеканной золоченой бронзы или полос латуни. Из Франции и других европейских стран в Россию проник интерес к античности. Поэтому в интерьере этого времени мы увидим античные статуи и соответствующий декор. Под влиянием Наполеона в моду входит ампир, созданный архитекторами Ш.Персье и П.Фонтеном, с его духом роскошных императорских резиденций времен Римской империи. Мебель в стиле ампир делалась из карельской березы и тополя, часто окрашивалась в зеленый цвет – под старую бронзу, с позолоченными резными деталями. Часы, светильники делались из позолоченной бронзы. Стены комнат часто окрашивались в чистые цвета – зеленый, серый, синий, лиловый. Иногда они оклеивались бумажными обоями или имитировали бумажные обои, гладкие или полосатые, с орнаментом.

Анфиладу комнат в экспозиции открывает Камердинерская (конец XVIII – начало XIX вв.). В таком помещении мог находиться дежурный камердинер. Мебель красного дерева с накладками из латуни выполнена в стиле «жакоб».

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Камердинерская
Образцом для Портретной (1805-1810-е гг.) стала соответствующая комната в усадьбе графа А.А.Аракчеева в Грузино. К сожалению, сама усадьба была полностью уничтожена в годы Великой отечественной войны. Портретная оформлена в стиле раннего русского ампира, стены расписаны под полосатые обои.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Портретная, 1805-1810-е гг.
Кабинет (1810-е гг.) был обязательным атрибутом дворянской усадьбы. В представленном в экспозиции интерьере мебельный гарнитур сделан из карельской березы, письменный стол и кресло – из тополевого дерева. Окраска стен имитирует бумажные обои.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Кабинет, 1810-е гг.
Столовая (1810-1820-е гг.) – также выполнена в стиле ампир.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Столовая, 1810-1820-е гг.
Спальня (1820-е гг.) функционально разделена на зоны: собственно спальню и будуар. В углу находится киот. Кровать закрыта ширмой. В будуаре хозяйка могла заниматься своими делами – рукодельничать, вести переписку.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Спальня, 1820-е гг.
Будуар (1820-е гг.) располагался рядом со спальней. Если позволяли условия, это была отдельная комната, в которой хозяйка дома занималась своими делами.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Будуар, 1820-е гг.
Прообразом Гостиной (1830-е гг.) послужила гостиная П.В.Нащекина, друга А.С.Пушкина, с картины Н.Подклюшникова.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Гостиная, 1830-е гг.
Кабинет молодого человека (1830-е гг.) создан по мотивам пушкинского «Евгения Онегина» (интересно сравнить его с усадьбой Тригорское , которая стала прообразом дома Лариных из этого романа). Здесь видно стремление к удобству и комфорту, активно используются декоративные ткани. Постепенно исчезает лаконичность, присущая ампиру.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв.
Кабинет молодого человека, 1830-е гг.

Интерьеры 1840-1860-х годов

40-е – 60-е годы XIX столетия – время господства романтизма. В это время пользуется популярностью историзм: псевдоготика, второе рококо, неогрек, мавританский, позднее – псевдорусский стили. В целом, историзм господствовал вплоть до конца XIX века. Интерьеры этого времени характеризуются стремлением к роскоши. В комнатах обилие предметов мебели, украшений и безделушек. Мебель делали преимущественно из ореха, розового, сахарданового дерева. Окна и двери закрывали тяжелые драпировки, столы покрывали скатертями. На полы стелили восточные ковры.
В это время становятся популярными рыцарские романы В.Скотта. Во многом под их влиянием возводятся усадьбы и дачи в готическом стиле (я уже писала об одной из них – Марфино). В домах также устраивались готические кабинеты и гостиные. Готика выражалась в витражах на окнах, ширмах, экранах, в декоративных элементах отделки комнат. Для украшения активно использовалась бронза.
Конец 40-начало 50-х гг. XIX века отмечены появлением «второго рококо», иначе называемого «а-ля Помпадур». Оно выразилось в подражании искусству Франции середины XVIII столетия. В стиле рококо были возведены многие усадьбы (например, погибающая ныне Николо-Прозорово под Москвой). Мебель изготовлялась в стиле Людовика XV: гарнитуры из розового дерева с бронзовыми украшениями, вставки из фарфора с росписью в виде букетов цветов и галантных сцен. В целом, комната походила на драгоценную шкатулку. Особенно это было характерно для помещений женской половины. Комнаты на мужской половине были более лаконичны, но также не лишены изящества. Часто они были отделаны в «восточном» и «мавританском» стиле. В моду вошли диваны-оттоманки, стены украшало оружие, на полах лежали персидские или турецкие ковры. В помещении также могли находиться кальяны, курительницы. Хозяин дома облачался в восточный халат.
Примером вышесказанного служит Гостиная (1840-е гг.). Мебель в ней

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Гостиная, 1840-е гг.

Следующее помещение – Желтая гостиная (1840-е гг.). Гарнитур, представленный в ней, был сделан для одной из гостиных Зимнего дворца в Санкт-Петербурге, предположительно, по рисункам архитектора А.Брюллова.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Желтая гостиная, 1840-е гг.

Туалетная молодой девушки (1840-1850-е годы) выполнена в стиле «ореховое рококо». Подобная комната могла быть как в столичном особняке, так и в провинциальной усадьбе.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Туалетная молодой девушки, 1840-50-е гг.

В Кабинете-будуаре (1850-е гг.) в стиле «второе рококо» представлена дорогая мебель «а-ля Помпадур», фанерованная розовым деревом, с вставками из золоченой бронзы и расписного фарфора.

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Кабинет-будуар, 1850-е гг.

Спальня молодой девушки (1850-1860-е гг.) поражает своей пышностью, она также является образцом «второго рококо».

Русский жилой интерьер XIX-нач.XX вв. Спальня молодой девушки, 1850-60-е гг.

Интерьеры 1870-1900-х годов

Этот период характеризуется сглаживанием различий между дворянским и буржуазным интерьерами. Многие старые дворянские фамилии постепенно беднели, уступая влияние промышленникам, финансистам, людям умственного труда. Оформление интерьера в этот период начинает определяться финансовыми возможностями и вкусом владельца. Технический прогресс и развитие промышленности способствовали появлению новых материалов. Так, появилось машинное кружево, окна стали украшать тюлевыми занавесками. В это время появляются диваны новых форм: круглые, двусторонние, совмещенные с этажерками, полочками, жардиньерками т.п. Появляется мягкая мебель.

В 1870-е годы под влиянием Всемирной выставки в Париже 1867 г. в моду входит стиль Людовика XVI. Второе рождение переживает стиль «буль», названный так по имени А.Ш.Буля, работавшего при Людовике XIV – мебель декорировалась черепахой, перламутром, бронзой. Комнаты этого периода украшаются фарфором русских и европейских заводов. Стены украшали многочисленные фотографии в ореховых рамках.
Основным типом жилища становится квартира в доходном доме. Ее оформление характеризовалось часто смешением стилей, сочетанием несочетаемых вещей лишь по общности цвета, фактуры и т.п. В целом, интерьер этого времени (как и архитектура в целом) носил эклектический характер. Комнаты подчас более напоминали выставочный зал, нежели жилое помещение.
Входит в моду псевдорусский стиль. Во многом этому способствовал архитектурный журнал «Зодчий». Загородные дачи часто строились в этом стиле (например, подмосковное