Символы в колоде карт таро папюса. Карта таро маг - папюс. А. Сокращенный способ

Slavic Research Group at the University of Ottawa

(Группа славянских исследований при Оттавском университете)

Российский государственный архив литературы и искусства

Государственный музей Л. Н. Толстого

От редактора

Существующая литература о Л. Н. Толстом необозрима, однако наследие писателя остается изученным еще далеко не полностью. Изменение ситуации в России на рубеже веков открыло перед исследователями новые перспективы. Печатаются работы, которые не так давно считались запретными. Большие возможности открываются в связи с активизацией сотрудничества между российскими и зарубежными научными центрами. Расширение документальной базы неизбежно вносит много нового в наше понимание личности и творчества великого писателя, а также его окружения и позволяет изучать ранее не исследованные области. Все это, являясь для специалистов источником огромного удовлетворения, требует от них в то же время и свежего взгляда на наследие писателя, равно как и на сложившиеся традиции изучения его жизни и творчества. Это в полной мере относится и к взаимоотношениям Л. Н. Толстого и В. Ф. Булгакова.

Настоящая публикация – В. Ф. Булгаков, «Как прожита жизнь. Воспоминания» – представляет собой десятый том нашей Толстовской серии и является продолжением многолетнего сотрудничества Группы славянских исследований (SRG) при Оттавском университете в Канаде, Государственных музеев Л. Н. Толстого в Москве и в Ясной Поляне, Института мировой литературы Российской Академии Наук, Института русской литературы (Пушкинского дома) РАН. Второй том булгаковских рассуждений «В споре с Толстым. На весах жизни» намечен к публикации совместно с Российским государственным архивом литературы и искусства (РГАЛИ) в 2013 году.

Работа Булгакова над этими рукописями продолжалась в течение долгого времени – с 1932 по 1964 год. В них можно наблюдать все большее развитие свойственного Булгакову чувства объективности и его отход от некоторых из наиболее радикальных моментов религиозных взглядов Толстого, в особенности – готовности последнего целиком предаться духовному самосовершенствованию в ущерб гармоничной связи с некоторыми из физических сторон человеческой жизни. Данная доктрина, по мнению Булгакова, могла оторвать личность и все человечество от его глубинных земных корней. Булгаков не соглашался с Толстым в том, что источники зла нужно искать по большей части во внутреннем мире личности, и настаивал, что следовало уделять внимание в равной степени и проблемам общественного устройства.

В противоположность Толстому, Булгаков поддерживал роль государства как силы, сдерживающей негативные импульсы, присущие членам общества и проявляющиеся в анархических тенденциях.

Подготовка публикуемых материалов по самой их природе потребовала значительных совместных усилий, предпринятых участниками проекта как в России, так и в Канаде. Мы выражаем сердечную благодарность РГАЛИ и прежде всего его директору Т.

М. Горяевой за предоставленный ценный материал, впервые появившийся здесь в печати, Государственному музею Л. Н. Толстого в Москве, В. С. Бастрыкиной и Г. В. Алексеевой, Музею Л. Н. Толстого в Ясной Поляне. Мне хотелось бы лично поблагодарить заведующую Отделом русской классической литературы ИМЛИ РАН, д. ф. н. М. И. Щербакову за ее ценные советы и неизменную поддержку.

Работа, проведенная составителями этого тома: Л. В. Гладковой, Дж. А. Вудсвортом, А. А. Ключанским, отличается, как и в прежних их исследованиях, скрупулезной точностью и высоким качеством. Несомненно, данное издание могло быть подготовлено к выходу в свет только коллективными усилиями. Большая благодарность также Светлане Астачкиной за ее ценный вклад в этот совместный труд.

Данная работа не могла бы быть успешно завершена без моральной и финансовой поддержки, которая была оказана Канадским советом по исследованиям в области социальных и гуманитарных наук (SSHRC), а также генеральным директором издательства «Кучково поле» Г. Кучковым, за что выражаю искреннюю признательность.

Декабрь 2012 года.

А.А.Донсков

действительный член Канадского королевского общества, заслуженный профессор, директор Группы славянских исследований при Оттавском университете (Канада)

О жизни, прожитой В. Ф. Булгаковым

I

Валентину Федоровичу Булгакову, родившемуся в 1886 году, когда еще продолжался период так называемого «религиозного и нравственного кризиса» Л. Н. Толстого, было уготовано судьбой на закате жизни великого писателя (в 1910) сделаться его последним личным секретарем, сменив на этом посту Н. Н. Гусева (1882–1967), отправленного в ссылку за распространение запрещенных в Российской Империи произведений Толстого. Впервые молодой Булгаков посетил Толстого в 1907 году. А к концу 1909 года он уже завершил свой первый большой труд, ставший впоследствии широко известной книгой «Христианская этика: Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого». Это был первый опыт систематизации взглядов Толстого на основе выдержек из его сочинений. Он получил полное одобрение самого писателя1
В письме к издателю книги В. Ф. Булгакова «Христианская этика» от 27 марта 1910 года Л. Н. Толстой писал: «Милостивый государь! Исполняя желание автора сочинения «Христианская этика» (Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого) В. Ф. Булгакова, уведомляю вас, что сочинение это мною внимательно прочитано и что я нашел в нем верное и очень хорошо переданное изложение моего религиозного миросозерцания».

В период своей работы секретарем Толстого Булгаков активно участвовал в составлении собраний мудрых изречений известных исторических лиц, которые Толстой издавал в 1910 году под заглавиями «Путь жизни»2
Оценку Булгаковым «Пути жизни», над которым он работал вместе с Толстым и под его руководством, см. на с. 79–88 в работе «Толстой-моралист», а также в разделе «Техническое участие в составлении сборниковЛ. Н. Толстого «На каждый день» и «Путь жизни» в главе 1 части IV «Как прожита жизнь».

И «На каждый день. Учение о жизни, изложенное в изречениях». В 1911 году (вскоре после смерти учителя) вышло в свет «Жизнепонимание Л. Н. Толстого в письмах его секретаря»3
Вот оглавление этой работы:
1. Необходимость религии.
2. Бог.
3. Назначение и смысл жизни.
4. Труд.
5. Отношения мужчины и женщины.
6. Наука и образование.
7. Общественная и политическая деятельность.
8. О влиянии на других.
9. Нравственное усилие.
Письма, составившие эту книгу, были написаны Булгаковым по поручению Л. Н. Толстого в ответ на запросы обращавшихся к нему лиц с января по октябрь 1910 года. Эти письма представляют интерес как с точки зрения уточнения деталей биографии Толстого, так и для лучшего понимания его мировоззрения. Кроме того, они показывают, насколько верно молодой секретарь понимал мысли великого писателя и сколь его собственное мировоззрение было созвучно толстовскому. Важно помнить, что Толстой сам читал и редактировал эти письма. Ко многим из них сделаны такие приписки: «В. Ф. Булгаков совершенно верно выразил то самое, что я хотел и мог сказать вам. Очень рад буду, если вы согласитесь с нами. Л. Толстой» (с. 31). В части «Ясная Поляна» книги «Как прожита жизнь» Булгаков пишет о своей помощи Толстому в ведении корреспонденции.

Куда вошли письма, написанные Булгаковым-секретарем по поручению Толстого.

В том же 1911 году была опубликована важнейшая работа Булгакова, ставшая его колоссальным вкладом в толстоведение: яснополянский дневник за 1910 год «Л. Н. Толстой в последний год его жизни». Здесь Булгаков сумел с непревзойденной объективностью и тактом описать сложные взаимоотношения Л. Н. Толстого с родными, близкими и последователями в последние месяцы жизни писателя. Многие записи Булгакова, сделанные, как говорится, по горячим следам, в дальнейшем позволили биографам Толстого уточнить целый ряд дат и деталей взаимосвязанных событий. Книга, вышедшая впервые на следующий же год после смерти Толстого, переиздавалась в 1918 и 1920, а впоследствии в 1957 и 1989 годах4
См. библиографию в конце настоящего издания. Булгаков тщательно собирал печатные отзывы о своей работе. Он отмечал не только названия периодических изданий, даты публикаций и номера страниц, но нередко перепечатывал рецензии или делал их краткое изложение, часто сопровождая это своими собственными комментариями и пояснениями. Весь этот обширный материал остается неопубликованным и продолжает дожидаться своего часа.

Правда, в первых трех изданиях Булгаков, как он сам отмечал впоследствии, несколько идеализировал своего кумира и проявил излишнюю снисходительность к собственному увлечению идеями «толстовства». В результате этого, а также и из понятных соображений такта он был вынужден отказываться от упоминания многих деталей, касавшихся остававшихся в живых членов толстовского круга, и в первую очередь не хотел задеть чувства членов семьи писателя. Однако впоследствии многие их этих деталей были включены Булгаковым в его работу «На чужой стороне» (1924), а также в вышедшую в 1928 году книгу «Трагедия Льва Толстого».

Булгакову выпало жить и работать в Российской империи, в Советской России, на Западе и, наконец, вернуться в СССР Вероятнее всего, он является единственным человеком, которому довелось внести существенный вклад в толстоведение по обе стороны «железного занавеса». Он имел возможность ознакомиться с самыми разными, зачастую весьма противоречивыми взглядами и при этом активно отстаивать свою точку зрения. Правда, при анализе некоторых из его поздних публикаций следует принимать во внимание требования официальной советской идеологии.

Очень важно, что Булгаков, глубоко уважая Толстого как человека и мыслителя и преклоняясь перед его художественным талантом (в свою очередь он также пользовался в уважением и благосклонностью яснополянского старца в период их личного знакомства), сумел сохранить и проявить замечательную объективность в оценке этого великого человека и не утратил свободы собственного мнения. Хотя подобные качества представляются совершенно естественными и даже обязательными для исследователя, следует помнить, что они были необычными (и даже непринятыми) в среде ближайших почитателей Толстого. Здесь снова можно говорить об уникальности положения Булгакова, что определяет его значимость как исследователя жизни, идей и творчества Толстого, а также позволяет вынести заключение о масштабе его собственной личности.

Булгаков посвятил Толстому и толстоведению практически всю свою жизнь. Проработав несколько лет в Ясной Поляне, он в 1916 году встал во главе музея Толстого в Москве. При этом он не прекращал участвовать в распространении толстовских идей ненасилия и был самым активным образом вовлечен в движение сторонников мира (как в Российской империи, а затем в Советской России, так и на международной арене). В период Первой мировой войны это привело к аресту его царской полицией, а в послереволюционный период – к высылке советскими властями из СССР в 1923 году за границу (в Прагу), где он продолжал писать и публиковать работы о Толстом. Булгаков возвратился в СССР в 1948 году и вновь оказался в своей любимой Ясной Поляне, где проработал до выхода на пенсию (1959) и затем остался жить до самой смерти. Скончался В. Ф. Булгаков в 1966 году.

Именно в годы вынужденной эмиграции Булгаков начинает работать над двумя рукописями, которые сегодня стали предметом обширного исследования. Частью его является и настоящая публикация. Речь идет о следующих его трудах: монументальные мемуары «Как прожита жизнь» и аналитическая и философская работа «В споре с Толстым. На весах жизни»5
Машинопись с правкой автора. РГАЛИ. 1964. Ф. 2226. Оп. 1. Ед. хр. 134. 306 л. Булгаков работал над этой рукописью с 1932 г. В первой главе, под заглавием «Нерушимое» (другие заглавия: «Дух и материя», «Мужчина и женщина», «Смысл культуры», «Государство», Summum bonum, «Смена поколений»), он (отчасти, вероятно, надеясь опубликовать книгу и отдавая должное советской идеологии, но, несомненно, и в качестве отражения собственных раздумий) действительно спорит со многими важнейшими идеями своего учителя. Вот как он оправдывает свою позицию: «Книга эта возникла в результате долгого внутреннего спора со Львом Толстым-мыслителем, влияние которого глубоко было пережито автором. Оно не изжито им и теперь; то благотворное, что было в этом влиянии, остается. Пути души увели, однако, автора от одностороннего спиритуализма и индивидуализма к более реалистическому, а в то же время и более гармоническому, «приемлющему мир», общественному жизнепониманию» (л. 1).

Много лет – с 1932 по 1964 годы – посвятил Булгаков работе над этими произведениями. Обе эти работы отличает присущая ему объективность суждений. В то же время они свидетельствуют о его постепенном отходе от наиболее радикальных положений мировоззрения Толстого, которые всегда, даже в молодые годы, вызывали у него сомнения. Особенно скептически относился Булгаков к преувеличению необходимости духовного самосовершенствования и акцентированию этой стороны жизни в ущерб материальным потребностям человека. Такая позиция виделась Булгакову как прискорбный отрыв личности от твердых земных корней. Он оспаривал высказывавшееся порой Толстым утверждение, что зло заключается лишь в самом человеке, придерживаясь мнения, что следует уделять более серьезное внимание негативной роли социальных проблем, наблюдаемых в социальной сфере и в сфере общественного устройства. В противоположность Толстому, Булгаков считал, что роль государства – пресекать порочные действия членов социума, признавал реальную опасность анархии.

На протяжении всей своей жизни Булгаков вел обширную переписку с широким кругом корреспондентов, среди которых можно назвать имена М. И. Цветаевой, Н. К. Рериха, Р Роллана, А. Эйнштейна и многих других выдающихся деятелей культуры XX столетия. Переписывался Булгаков и с канадскими духоборами, общине которых Толстой помог эмигрировать из Закавказья в Канаду в 1899 году. Именно по личной инициативе Булгакова община канадских духоборов в 1932 году была официально принята в «Интернационал противников войны» (War Resisters’ International).

II

Учитывая важность упомянутых выше двух крупных работ Булгакова, заслуживающих самого пристального внимания исследователей, представляется несколько даже неожиданным, что ни одна из них (как, впрочем, и большая часть его эпистолярного наследия) до сих пор не была опубликована даже на русском языке (не говоря уже о переводах). Мало того, ни чрезвычайно насыщенная жизнь Булгакова, ни его весьма неординарная личность не стали объектом более или менее всестороннего исследования ни в его родной стране, ни за рубежом. (Здесь, конечно, нельзя не отметить нескольких серьезных работ, которые, однако, просто в силу своего объема не могли охватить тему с достаточной полнотой – см. ниже.) Такой парадокс отчасти объясняется тем, что Булгаков, будучи сам по себе интересной личностью, в равной степени был связан с различными идейными традициями, но в то же время не принадлежал ни к одной из них безраздельно. Хотя советские власти и дозволили ему работать в Ясной Поляне, а затем благополучно окончить жизнь вблизи столь дорогого ему места, официальная доктрина не только воспрепятствовала ему в полномасштабном завершении начатых за границей работ, но и не поощряла интереса молодых исследователей к этой основной стороне его деятельности. Ученые же за границей не имели доступа к архивам Булгакова, многие из которых к тому же оставались в частных собраниях.

Следует также отметить, что отзывы о большинстве работ Булгакова, опубликованных до 1923 года, сводятся большей частью к кратким биографическим справкам или к редким их упоминаниям в газетных публикациях. Основное внимание неизменно привлекал его яснополянский дневник, опубликованный в 1911 году под названием «Л. Н. Толстой в последний год его жизни». Даже работы о Булгакове, появлявшиеся в советское время и постсоветский период, хотя и были более содержательны, все же в большинстве своем сводились к газетным публикациям и кратким отзывам на книги. Существенным исключением здесь являются следующие публикации:

а) отзыв Н. К. Гудзия на «Поправки Толстого в издании «Власть тьмы» Булгакова6
См. полные ссылки в библиографии в конце книги.

б) статья И. Грызловой «Он любил и помнил Толстого (Воспоминания о В. Ф. Булгакове)» (1998);

в) статья Т. К. Поповкиной «Вспоминая В. Ф. Булгакова» (2003).

Последние две публикации хорошо отражают сложившееся в научной среде мнение о Булгакове как об увлеченном, знающем и трудолюбивом архивисте – человеке доброжелательном и скромном, но одновременно профессионально требовательном к своим коллегам по работе.

Еще три публикации заслуживают особого внимания и являются редкими предпринятыми до сего времени попытками подойти к личности и деятельности Булгакова более серьезно и систематически:

а) вступительное эссе А. И. Шифмана «Воспоминания секретаря Льва Толстого» в книге В. Ф. Булгакова «Лев Толстой, его друзья и близкие. Воспоминания и рассказы» (Тула: Приокское книж. изд-во, 1970. С. 5–23). Несмотря на то, что содержание эссе относится главным образом к последнему году жизни Толстого, оно также содержит прекрасное описание некоторых основных моментов жизни самого Булгакова.

б) обширное (на 40 страницах) введение С. А. Розановой к вышедшему в 1987 году переизданию яснополянского дневника Булгакова 1910 года «Л. Н. Толстой в последний год его жизни». В нем дается подробный разбор как деловых, так и личных взаимоотношений Булгакова с Л. Н. Толстым, С. А. Толстой и некоторыми другими членами непосредственного толстовского окружения. Следует заметить, что в силу обозначенной темы данная работа в основном освещает только один год жизни Булгакова вблизи Толстого;

в) опубликованная в 2002 году статья (15 страниц) В. Н. Абросимовой и Г. В. Краснова «Последний секретарь Толстого. По материалам архива В. Ф. Булгакова». Эту работу отличает пристальное внимание к деятельности Булгакова вне Ясной Поляны как в России, так и в годы пребывания за границей. Характерно, что в заключительной фразе статьи о неопубликованной рукописи Булгакова «Как прожита жизнь» говорится следующее:

«Однако до сего времени этот главный труд жизни В. Ф. Булгакова, отредактированный автором и полностью подготовленный им к публикации, труд, охватывающий огромный пласт русской культуры за первую половину XX века, все еще ждет своего издателя» (с. 59).

За истекшие десять лет так и не появилось ни издателя, который был бы готов опубликовать этот труд Булгакова целиком, ни сколько-нибудь глубоких новых исследований о Булгакове. Это достаточно прискорбно, и упрек в данном случае можно адресовать в равной степени как российскому толстоведению, так и научным школам за рубежом. Тем важнее было бы осуществить хотя бы частичную публикацию этого материала с целью ввода его в научный оборот и одновременно привлечения к нему внимания широких кругов научной общественности и всех, интересующихся русской культурой, литературой, Толстым и его наследием.

III

Булгакова влекло к Толстому, которого он трактовал, скорее, как религиозного писателя, а не как резонерствующего моралиста. Учение Толстого он находил разумным, свободным от шелухи неправдоподобного чудотворчества, «необычайно стройным и последовательным». В главе «Нерушимое» («В споре с Толстым. На весах жизни»), незадолго до своей смерти, он бросит ретроспективный взгляд на свое прежнее мировосприятие и на дарованное ему Толстым избавление от разочарованности и нравственной растерянности:

«…в детстве – чистая православная вера, в 15–16 лет, до поступления в университет, полоса безверия, в университете – увлечение философией, не принесшей удовлетворения душе». «Обманутый в своих ожиданиях и официальной религией, я был как человек, брошенный на дно пропасти, перед которым убрали сначала одну, а потом и другую лестницу, сулившую ему надежду на спасение, и которому оставалось только впасть в полное отчаяние. Из этого положения вывел меня Л. Н. Толстой, показавший мне новый путь: путь религии разумной, религии, отказавшейся от суеверия, от всяких произвольных метафизических построений, от обожествления Иисуса, от храмов, обрядности, церковной организации и всякого культа. И отойдя сейчас во многом от Толстого, я этого основного пути – разумно-религиозного пути – не покидаю до сих пор».

Булгаков приводит толстовское высказывание, которое считает самым точным определением религии:

«Религия есть такое согласное с разумом и знаниями человека отношение его к окружающей его бесконечной жизни, которое связывает его с этой бесконечностью и руководит его поступками» (л. 3)7
В споре с Толстым. На весах жизни. РГАЛИ, 1964. Ф. 2226. Оп. 1. Ед. хр. 134. Глава 1: «Нерушимое».

Булгаков весьма близок к взглядам Толстого и, скорее всего, отчасти находится под его непосредственным влиянием, когда пишет о «собственном» понимании официальной религии и наиболее распространенных религиозных верований, а также о своем отношении к ним. В докладе, прочитанном им на публичном диспуте с проф. М. А Рейснером в Москве 7 апреля 1920 года (впоследствии изданном в виде брошюры под заглавием «Бог как современная основа жизни». М., 1921)8
В. Ф. Булгаков подробно описывает «религиозные диспуты» в главе 6 части «В эпоху Октябрьской революции» книги «Как прожита жизнь».

Он излагает свое религиозное кредо:

«И вот, с самого начала я должен заявить, что я вполне отрицаю церковное понимание Бога как личности и религии, как культа. Я совершенно определенно смотрю на то и на другое, как на суеверие, которое не может уложиться в голове современного человека. На Библию, и в том числе на Евангелие, я не смотрю как на боговдохновенный памятник, в котором каждая буква священна и неприкосновенна. И по отношению к книгам Ветхого Завета, и по отношению к тому, что написано после Христа, я вполне допускаю критический анализ, на основании которого и можно, и должно отделить то, что есть ложь, басня, суеверие, какая-нибудь грубая, хотя, может быть, и древняя, еврейская легенда, от того, что есть истина, что глубоко, поучительно и прекрасно. Далее, я отрицаю общее всем церквам представление о Христе как о Боге, – равно как совершенно чужды мне представления других религий – буддизма, магометанства, конфуцианства и т. п. – об основателях этих религий, как особых существах, «Богах» или пророках, сверхъестественным образом родившихся в человечестве или посланных в него персонально для выполнения особых задач по велению свыше, из какого-то особого, потустороннего мира. Подобное обожествление церквами той или иной исторической или легендарной, хотя бы и очень высокой, личности представляется мне только хитрой уловкой к тому, чтобы, сославшись на потустороннее, сверхъестественное происхождение и значение того или иного лица, дать себе и другим возможность уклониться от нравственного обязательства походить в чем-либо на это лицо, следовать его примеру, уподобиться ему высотой и чистотой своей жизни» (с. 3–4).

Нет человека более достойного имени гения... ибо он... человек человечества... М. Горький Чтобы жить честно, надо рваться, путать, биться, ошибаться, начинать и бро­сать, и вечно бороться, и лишаться. А спокойствие - душевная подлость...» - так думал Лев Николаевич Толстой. «Шестьдесят лет ходил он по России, заглядывал всюду: в деревню, в сельскую школу, в Вяземскую лавру и за границу, в тюрьмы, этапы, в кабинеты министров, в избы, на постоялые дворы и в гостиные аристок­ратических дам», - так писал о великом Толстом другой писатель - А. М. Горь­кий. Звучал на весь мир совестливый голос Толстого - человека, всегда говорив­шего правду и пытавшегося жить по этой правде. Звучит он и сейчас. Толстой никогда не отойдет в прошлое, потому что на его произведениях всегда будет учиться новое поколение. Глубже Толстого никто не проникал в человеческую душу. Он один знал все ее потаенные уголки. Почему же не воспользоваться уроками великого писателя? Любимые его герои ошибаются, мучаются, ищут себя, но от этого они только бли­же нам, потому что мы видим: они не ходячие схемы, а живые люди, с которыми хочется поговорить и о своих ошибках и заблуждениях. Их отношениям друг с другом хочется следовать... Кому из нас не хотелось бы пожить в семье, например, Ростовых, где все друг друга понимают, где даже стены дома дышат любовью? Нам не дано выбирать родителей, но мы сами ими будем. И тогда обязательно вспом­ним, как вел себя граф Ростов, когда сын рассказал ему о своем карточном долге. Какой пример терпимости и понимания! Нет, пожалуй, ни одного сколь-нибудь важного вопроса бытия, которого бы не коснулся Толстой в своих произведениях. Он помогает нам решать семейные проблемы. Он затрагивает и общечеловеческие темы. Толстой был первым, кто правдиво изобразил войну, показал обыденность войны - «в ее настоящем выражении - в крови, в страданиях, в смерти», - а не ее парадную сторону: нескончаемый геро­изм, развивающиеся знамена, победные крики «ура»... Толстой знал войну не понаслышке и был твердо убежден, что война противна человеческой природе, она дело грязное. Вот об этом всем нам никогда не следует забывать. Он был первым, кто реалистически показал решающую роль народных масс в судьбах страны, первым развенчал Наполеона с его культом сильной лично­сти, которая одна «делает историю». А ведь вся первая половина XIX века прошла под знаком Наполеона! Сколько неглупых людей считали Наполеона своим куми­ром! По Толстому же, «нет величия там, где нет простоты, добра и правды». Для всех времен справедливо мудрое замечание великого писателя: «...ежели люди порочные связаны между собой и составляют силу, то людям честным надо сделать только то же самое. Ведь как просто?» Чтобы личность постоянно совершенствовалась, человеку нужно очень много тру­диться. И пример тому - жизнь самого Толстого. Писателя мучило то, что и он, и его семья живут в роскоши, когда народ пребывает в нужде. Он писал в своем днев­нике: «Я отрекся от жизни нашего круга, признав, что это не есть жизнь, а только подобие жизни... для того, чтобы понять жизнь, я должен понять жизнь не исклю­чений, не нас, паразитов жизни, а жизнь простого трудового народа, - того, кото­рый делает жизнь...» В 1901 году Лев Толстой был отлучен от церкви, а сотни и тысячи последовате­лей толстовского учения со всех уголков земли ехали к нему в Ясную Поляну за советом. Его проповедь непротивления злу насилием, нравственного самоусовершен­ствования была очень близка верующим. Действительно, если на зло ответить злом, то зло удваивается. Если же зло встретить добром, то оно растворится в этом добре. Мы все время говорим о гениальности Толстого. Но то, что дано было ему при­родой, никогда не развилось бы без упорного повседневного труда. В его «Войне и мире» около шестисот героев, из них двести исторических лиц, воссозданы двадцать сцен сражений. И никто и ничто не повторяется. Толстой вошел в литературу с новыми идеями, с новыми воззрениями на жизнь. Многие выдающиеся люди России и Западной Европы считали за честь переписы­ваться или лично беседовать с ним. Его творчество - это неиссякаемый родник. Каждое поколение людей снова и снова припадает к нему, и нам кажется - мы еще ни разу в жизни не пили такой прозрачной, чистой, свежей воды. Великий борец за правду, неутомимый побор­ник красоты и гармонии жизни, страстный ненавистник войны, патриот, заступ­ник народный, Толстой всегда будет нашим учителем: Мир - школьный класс в сознании моем (Как парты - страны. Все в одном потоке), И, строгий, Он в просторном классе том, Дающий человечеству уроки...

Лев Толстой как психолог и моралист.
«Крейцерова соната» и другие тексты.

Повесть «Крейцерова соната» задает некоторую проблемную ситуацию. Герой решает эту ситуацию по-своему, и решает плохо. Почему он не находит правильного решения?

Этот вопрос прямо не ставится Л.Толстым. Это вопрос прямо ставится нами (мною - Я.Ф) здесь, и ответ на него составляет главное содержание настоящей статьи. Дополнительные соображения посвящены роли и достижениям Толстого в мировом человековедении. Другие материалы переводят тексты Толстого на язык ТУАИ (Теории уровней абстрактного интеллекта) .

Религия и мораль

Позднышев («Крейцерова соната») убивает свою жену. Он знает, конечно, что убивать нехорошо, знает библейское «не убий», но это не мешает ему убить жену. «На это у него причина есть». «Не убий» - это, конечно, Библия. Но в тексте повести библейское «не убий» так ни разу и не звучит. Зато звучит, и многократно звучит, библейское «да убоится жена мужа своего». Правду говоря, библейское «не убий» относится, прежде всего, к Каину-Авелю, то есть к братьям. К сестрам и прочим женщинам (Ева - ребро Адамово, она не человек, а только ребро человека) «не убий» не относится.

А между тем, если бы в подсознание Позднышева было с младенчества вколочено «не убий», не в «относительном» библейском (иудейском, христианском, православном и пр.) смысле, а в «абсолютном», джайнистском смысле, то убийства бы не было. Абсолютное «не убий» есть, например, в буддизме. Есть оно и в ТУАИ как «неприкосновенность чужого физического тела».

Вывод первый : библейская мораль недостаточна. Нужна мораль более правильная, полная (примеры смотри выше). Религиозной такая мораль обязана быть лишь по своей абсолютности. Но эта абсолютность вовсе не обязательно есть Бог. И уж совершенно абсурдными представляются мне попытки в поисках морали вернуться к православию, христианству, иудаизму, Библии. С этим по существу совпадает заявление Толстого о том, что он ищет религию без Бога - «религию практическую, не обещающую будущее блаженство, но дающую блаженство на земле». (цит. по книге «Крейцерова соната», СПб, 2004, стр. 11) - по существу речь идет о лучшей, чем в библии, системе моральных норм.

Век вывихнул сустав

Отсутствие правильной, абсолютной морали (которую библейская мораль заменить не может) выходит наружу в кризисные эпохи народа, в критические моменты жизни конкретного человека. В чем кризис Позднышева и его окружения?

В наличии, в активном обиходе - две принципиально разных картины мира. В одной картине мира (старой, феодальной 3-4) индивидуальное целеполагание (3) человека ограничено его ролью (4). В другой картине мира (новой, буржуазной - 5-6) свобода воли человека (5) ограничена его внутренним аналитическим умом, созерцанием, рассуждением, рефлексией (6). Изначальный (объективно общий, первый) конфликт в том, что ни один человек не укладывается в два уровня - ему необходимо, по крайней мере, три уровня. Дополнительный (объективно конкретный, второй) конфликт в том, что один из трех уровней - служебный. Какой из трех - очень важно. В зависимости от того, какой из трех уровней служебный (низший, средний, высший) мы говорим о профиле личности соответственно позитивном, двойственном, негативном. Смысл в том, что служебный уровень служит остальным. Если он ниже тех, кому служит, то это хорошо. Например, солдат на службе у мудреца - это хорошо. Наоборот, если служебный уровень высший, это плохо. Например, мудрец на службе солдата - это плохо. Наконец, если служебный уровень - средний, то это плохо, если цели ставит низший уровень и хорошо, если цели ставит высший уровень (аналогично предыдущим примерам).

Профиль Позднышева 35,6 - негативный. Профиль его жены 12,4 - двойственный. Позднышев сложнее своей жены - но зла в нем несомненно больше.

Однако такой профиль Позднышева возможен именно в переломную эпоху, когда 5-6 уже разрешены и простимулированы обществом, но правильное их соотношение еще не установилось. Целедостижение (3) еще сильно и поддержано старой картиной мира (4) но под влиянием новой картины мира исчез сдерживающий фактор ролевого поведения (4) и система стала неустойчивой, даже взрывоопасной.

Вывод второй . Вероятность появления взрывоопасных профилей в переломную эпоху сильно возрастает.

Образование и брак

Если ее профиль 12,4 а его профиль 35,6, то супруги абсолютно дополняют друг друга. Однако кооперация здесь не полная. Его 6 (аналитический ум) не находит у нее понимания, и она легко скатывается на 1 (прихоть, причуда) - внешне это прямая агрессия на пустом месте. Фактически ее недоразвитость - главное для него мучение. Он же впадает в классическую ошибку уровня 6 - моделирует ее сознание как однородное своему - и не может ее понять. Единственный для него разумный выход в этой ситуации - реализовывать свой аналитический ум где-то на стороне, отдалиться от нее, относиться к ней более холодно, более формально. Но такому повороту мешает именно служебность уровня 6. Для его целевых уровней (3,5) она не слишком глупа, кооперация возможна, а значит, думает он, кооперация возможна всегда. Но он ошибается. Агрессия в ней возникает снова и снова, и злоба шаг за шагом накапливается в нем.

Вывод третий . Образование супругов влияет на счастье в браке сложным образом - оно формирует профиль. Особенно важен знак профиля (положительный, отрицательный, двойственный) и соотношение профилей (близкие - далекие)

Тень смерти и смысл жизни

(стр. 28 указанного издания, предисловие: Игорь Сухих)

«Пятидесятилетие, время итогов, приводит к мысли о смерти, которую Толстой всегда ощущал особенно остро. («Если человек научился думать - про что бы он ни думал - он всегда думает о своей смерти»). В свете неизбежного конца возникает вопрос о смысле жизни.

«Простой народ вокруг меня был трудовой народ, и я обратился к нему и к тому смыслу, который он придает жизни.

Смысл тот, если можно его выразить, был следующий. Всякий человек произошел на этот свет по воле Бога.

И бог так сотворил человека, что всякий человек может погубить свою душу или спасти ее. Задача человека в жизни - спасти свою душу.

Чтобы спасти свою душу, надо жить по-божьи.

А чтобы жить по-божьи, нужно отрекаться от всех утех жизни, трудиться, смиряться, терпеть и быть милостивым». Но чтобы так верит, нужно так жить - в отречении, труде, смирении, терпении, ибо вера без дел мертва есть.

Здесь завязывается одна из главных коллизий жизни Толстого: привести свой образ жизни в соответствие со своим вероучением (толстовством). Тяжба между дворянской усадьбой и мужицкой избой приобретает драматически неразрешимый характер. Первая понимается как вместилище всех пороков, вторая - как обитель покоя и добродетели.

Одной из первых жертв в этой борьбе оказывается искусство вообще (барская причуда) и искусство Толстого в частности».

Здесь явственно проступает личный профиль Толстого, его 46,3, его стремление (3) к истине (6) вместе с его стремлением (3) эту истину проповедовать (4). Однако ограниченность профиля (6, не 7, не 8) не дает Толстому решить поставленную задачу наилучшим образом. Кажется что приведенные выше рассуждения верны всегда, но это не так. На фоне профиля 46,3 они верны. На фоне всякого иного профиля цепочка рассуждений рассыпается в пыль.

Во-первых, осознание факта смерти, неизбежного конца личного времени - это характерный признак уровня 3 и только его. Из факта смерти вовсе не следует необходимость оптимизировать жизнь. Только в сочетании с уровнем 6, который предполагает целостную концепцию всего и вся, Я и мироздания, возможна оптимизация. Без уровня 6 уровень 3 дает всякие стремления и поиски - но только не стремление к истине, не поиск оптимальной стратегии.

Философия не дает ответа? Философия вообще не дает целостной картины мира. Задача философии - не строить концепции, а разрушать их, расчищая место для нового строительства. Само же строительство дело - искусства, науки, политики вместе взятых.

Вера тоже не дает ответа на такие вопросы. Задача веры - транслировать знание найденное кем-то раньше. Но кем? Искусством, наукой, политикой. Так, что Толстой промахивается, пролетает мимо отгадки.

Всякий человек произошел на свет по воле Бога? Не уверен. Однако не по своей воле, точно. И кто скажет «по воле других людей, например, по воле своих родителей» сильно рискует. Ведь родители не могут предопределить даже пол ребенка, не говоря уже о его темпераменте, умственных склонностях и пр. и пр. Важно, и в этом Толстой прав, что не по воле своей и не по воле никого из людей.

Надо ли спасать свою душу? Однажды став на точку зрения «трудового народа», Толстой попадает в логику уровня 2 - «да - нет», «хорошо - плохо», «душа - тело», «спасти - погибнуть». И опять он пролетает мимо отгадки, хотя толкают его в указанном направлении объективные свойства самой проблемы, вернее - объективные свойства решения, которые Толстой чует нутром, а ухватить не может. Что же это за свойства?

Педагогическая рамка

Теорема . Единственным и достаточным решением сложной проблемы универсального взаимодействия в обществе является так называемая «педагогическая рамка». А именно, если учитель способен гибко, плавно и быстро перемещаться по уровням 2-4-6-8, то никакое поведение ученика не является разрушительным для системы.

Доказательство . На любой ход ученика у учителя есть ответ, сохраняющий систему. Если ход ученика четный (2-4-6-8), то учитель отвечает тем же, возникает конкуренция, а конкуренция систему не разрушает. Если ход ученика нечетный (1-3-5-7), то учитель отвечает на один уровень выше (2-4-6-8) и получает кооперацию со своим доминированием, что тем более не разрушает систему.

Следствие . Толстой понимает, что уровни 4 и 6 недостаточны для решения всех проблем - с них невозможно, например, удержать уровень 1 - для этого непременно нужен уровень 2. Но уровень 2 может гарантировать только подчиненную позицию в кооперации, например против 3! А для более старших уровней он агрессивен и разрушителен! Поэтому мораль необходимо дополнить проповедью (4), проповедь - теорией (6) - и все равно этого недостаточно. По существу - это «церковная рамка» (2-4-6) - а она уязвима, если есть уровень 7 (философ) и если есть «рамка дьявола» (3-5-7), перед которой церковь бессильна. Церковь может совладать с «мелким бесом» (1-3-5), но не с дьяволом. Чтобы совладать с дьяволом, нужен Бог (4-6-8), а не церковь (2-4-6). Но Бог уязвим перед рукой маньяка (1), и только педагог (2-4-6-8) неуязвим абсолютно. «Рамка Толстого» - эта та же «церковная рамка», только явленная в своем системном варианте, без искажений реальной церкви. А этого, как мы знаем, увы, недостаточно.

Вывод. Вместо правильной «педагогической рамки» (2-4-6-8) Толстой предлагает «церковную рамку» (2-4-6) акцентируя позицию морального человека (2). Мы уже знаем, что этого недостаточно. Ибо эта позиция, даже оставаясь неуязвимой, уязвляет других, неразрушимая сама по себе - разрушает вокруг себя.

Но вернемся к тексту.

Жить по-божьи

Отречение, смирение, терпение, труд как процесс, а не как получение результата - все это приметы четных уровней. Здесь сказано, что уровни должны быть четными, но не сказано, что должны быть задействованы все четные уровни. Вместо педагогической рамки мы получаем какую-то ее часть, а этого недостаточно.

Единство слова и дела - это, конечно, уровень 6. Противопоставление усадьбы и избы, порока и добродетели - это, конечно, уровень 2. Толстой не в силах подняться с уровня 6 выше, например на уровень 8 (как умел до него Пушкин и при жизни Толстого Чехов). С позиции 2 все сложное (науку, искусство и пр.) надо разрушить и как можно скорее.

Ограниченность концепции Толстого легла на благодатную почву. Церковная рамка (2-4-6), к принятию которой общество было уже готово, оказалось вакантной. Православие не поднималось выше 4. Сравним с католическим и протестантским средневековым университетом, где предметы тривиума (грамматика, логика, риторика), вместе взятые, обучали каждого вести диспут, то есть демонстрировать уровень 6. Наоборот, Чехов, уровень 8, проложивший дорогу всему ХХ веку в прозе и театре, непонятый, неисчерпанный до сих пор, едва удержался в литературе.

Первооткрыватель

(там же, стр. 10) «Так как я был занят рассуждением о формулах 3-го лица, я не заметил, как тело мое, извинившись очень прилично, что не может оставаться, положило опять шляпу и село преспокойно на кресло. Видно было, что умственная сторона моя не участвовала в этой нелепости».

Итак, Толстой открыл - впервые в литературе - отдельность внутреннего мира, его отдельный, отделенный объем - уровень 6. Ни Пушкин с Чеховым (уровень 8), ни Гоголь с Лермонтовым (уровень 7) не занимались этим. Православие этого не давало. Обществу это было необходимо. Все его ждали, и он пришел. И вот его место. Отныне и во веки веков.