Иеромонах Дорофей (Баранов). Он пришел избавить от одиночества. Иеромонах Дорофей (Баранов): Некомфортная вера, или Постимся, потому что надо

Иеромонах Дорофей (Баранов): «Прежде всего, желающий Причаститься должен ясно для себя представлять, что такое Причастие, что это за событие в его жизни. Чтобы не получилось так: человек все правильно сделает, подготовится, попостится, прочитает все положенные молитвы, исповедуется, но самого главного так и не узнает, или не захочет узнать. Поэтому, если у Вас есть какие-либо недоуменные вопросы о том, что происходит во время Литургии, что находится в Святой Чаше и преподается верующим, то обязательно их необходимо разрешить со священником заранее, до Причастия. Даже если человек продолжительное время ходит в храм и уже не раз Причащался, все равно нужно честно задать себе вопрос, а правильно ли мы понимаем смысл церковных таинств (Причащения и Исповеди) к которым приступаем.

Правильная подготовка к таинству Причащения в традиции Православной Церкви называется «говением». Обычно оно продолжается в течение трех или более (до недели) дней до Причастия. В эти дни человек готовит себя к встрече с Богом, которая произойдет во время Причастия. Бог может вселиться только в чистое сердце, поэтому основная цель подготовки - осознание своих грехов, исповедание их перед Богом и духовником и решимость оставить грехи (страсти), или, по крайней мере, начать с ними борьбу. Для этого необходимо на время говения решительно удалится от всего, что наполняет душу излишней суетой. Это не означает, что человек не должен ходить на работу, ничего не делать дома. Нет! Но: не смотреть телевизор, не ходить в шумные компании, не встречаться без необходимости с многочисленными знакомыми. Это все вполне по силам для любого и нужно для того, чтобы внимательно всмотреться в свое сердце и при помощи такого «инструмента» как совесть очищать его от всего того, что называется общим словом - грех.

Самым действенным средством для подготовки к встрече с Богом является молитва. Молитва - это разговор, общение с Богом, заключающееся в обращениях к Нему с просьбами: о прощении грехов, о помощи в борьбе со своими пороками и страстями, о милости в различных духовных и житейских нуждах. Перед Причастием обязательно читаются три канона, которые есть практически во всех молитвословах, а также Правило (последование) ко Святому Причащению. Если Вы не смогли самостоятельно найти эти молитвы, то нужно прямо с молитвословом подойти к священнику в храме и попросить его указать, что именно нужно прочитать.

Чтобы спокойно и внимательно прочитать все положенные перед Причащением молитвы необходимо время. Если три канона и Правило ко Святому Причащению читать сразу вместе, то на это потребуется не менее полутора, даже до двух часов, особенно если человек не часто их читает и плохо знаком с текстом. Если же к этому присоединить еще и утренние или вечерние молитвы, то такое молитвенное напряжение может лишить человека и физических и духовных сил. Поэтому существует такая практика, что три канона читаются постепенно в течение нескольких дней перед Причастием, канон ко Причащению (из Правила ко Причащению) читается накануне вечером и после него молитвы на сон грядущим, а молитвы перед Причащением (из Правила ко Причащению) утром в день Причастия после обычных утренних молитв.

Вообще все «технические» вопросы по поводу подготовки к Причастию надо узнавать только у священника в храме. Этому может помешать Ваша робость, нерешительность или же недостаток времени у священника, но, так или иначе, при определенной настойчивости, можно все узнать. Главное - не обращать внимания на все смущения и недоумения (или, по-церковному, искушения), которые обязательно будут, но довериться Богу. Нужно молиться, чтобы Он довел нас до таинства Причастия, и таким образом исполнилось бы наше главное назначение, цель нашей жизни - соединение с Богом».

Пожалуй, ни к одному святому в нашей Церкви нет такого теплого и сердечного отношения, как к Богородице. Именно к Ней мы чаще всего обращаемся в молитвах, Ее просим о помощи. Церковь называет Богородицу «честнейшей херувим и славнейшей без сравнения серафим». В этой непонятной и непривычной для светского уха фразе, которая каждый день звучит в храмах во время богослужения, заключена на самом деле потрясающая весть: оказывается, в нашей истории был человек, который чистотой своей жизни и духовным достоинством превзошел самых прекрасных и светлых ангелов - херувимов и серафимов. И этим человеком была именно женщина, что, кстати, напрочь разрушает все нападки и обвинения скептиков, считающих, будто в Православии женщина - это человек «второго сорта». Людям нецерковным Богородица зачастую кажется эдаким мифическим персонажем, да и сами мы, обращаясь к Ней в молитвах, наверное, далеко не всегда понимаем, что это не условность, а живой диалог, и что Богородица именно в этот момент слышит нас и смотрит на нас. Об особом почитании Божией Матери и Ее ходатайстве за нас накануне Успенского поста (14-27 августа) мы беседуем с клириком храма в честь иконы Божией Матери «Утоли моя печали» иеромонахом Дорофеем (Барановым).
БЛИЗКА КАК НИКТО

Отец Дорофей, я начала относиться к Богородице как к реальному, живому человеку, как ни странно, после фильма Мэла Гибсона «Страсти Христовы». Точнее, относилась так и раньше, но там все евангельские события показаны так живо и достоверно, что это ощущение усилилось, стало более реальным. Почему же так порой происходит, что живое общение с Богородицей подменяется в нас отношением к Ней как к Кому-то легендарному?
- Для человека вообще свойственно отношение к тому, что происходило в древности, как к чему-то сказочному. И христиане не лишены предубеждения, что все, что было давно, носит не совсем достоверный исторический характер. Когда мы читаем жития великих подвижников древности, мы, конечно, ими восхищаемся. Но все, что происходило в их жизни, кажется нам таким далеким, невероятным и необычным, что частью нашей жизни это не становится. Так бывает и в отношении к Богородице, Которая на самом деле как никто близка человеческому роду, и церковное предание говорит о том, что Она постоянно пребывает на земле и является хранительницей всего мира. И те, кто обрел веру, получил ее в страданиях и испытаниях, завоевал ее у своего каменного сердца, - ощущают Ее живое присутствие.
Особенно сильно это присутствие ощущается в так называемых уделах Пресвятой Богородицы. Это те места, которые, по церковному преданию, Она Сама выбрала своей земной вотчиной, которым покровительствует, где Сама постоянно невидимо находится. Одним из таких уделов является Афон, и для монахов, живущих на Святой Горе, нет такой проблемы - как воспринимать Божию Матерь. Она для них - настоящая, живая. И хотя большинство монахов не видят Ее глазами, но постоянно ощущают Ее присутствие и помощь. Некоторым подвижникам, живущим строгой аскетической жизнью, Божия Матерь даже в наши дни является зримо. И это не сказки - тому у Церкви есть множество свидетельств.
- На Руси всегда почитали Пресвятую Богородицу, и Она всегда отвечала взаимностью, неоднократно спасая нашу страну от многих бед. Можно ли в этом контексте говорить об особом отношении Богородицы к русскому народу? Или Она всех христиан любит одинаково?
- Любому христианскому народу, конечно же, хотелось бы какого-то явного покровительства Божией Матери. И греки, и болгары, и румыны на основании своей истории могут совершенно справедливо сказать то же самое, что и мы. Скорее, речь идет не об особом отношении Божией Матери к какому-либо народу, потому что Ее любви хватает на всех, а об особом нашем отношении к Ней. Одно из самоназваний России - Дом Пресвятой Богородицы, и не только по количеству храмов. Столь трепетное отношение к Богородице у людей еще и потому, что Она - Мать. Естественно, что мама в жизни каждого из нас - это тот человек, которому не нужно ничего объяснять, который тебя пожалеет и поймет в любом случае, каким бы заблудшим и падшим ты ни был, который не будет ни о чем спрашивать, а просто примет в свои объятия, и все.
Именно внутренняя природная тяга людей к общению с матерью и привлекает нас к Богородице. И взаимоотношения Иисуса Христа со Своей Мамой, которые, помимо всего прочего, несут и отпечаток доброй семейственности, завораживают. Как если мы приходим к кому-то в гости и видим хорошие, правильные семейные отношения, то у нас возникает желание в этой семье остаться, стать ее частью, войти в круг общения и любви, царящей здесь. Так мы смотрим на Божию Матерь и на Ее Сына, и нам хочется быть рядом с ними.
«СИДИШЬ
НА ОБЛАЧКАХ
И ФРУКТЫ ЕШЬ»

Церковь не называет кончину Богородицы смертью, а называет именно успением. И все же: как такое печальное и непоправимое по человеческому разумению событие может быть поводом для радости?
- К празднику Успения на Руси всегда относились с благоговением. В успении и вознесении Богородицы на Небо наш народ увидел огромную для себя надежду. Конечно, основанием нашей веры является Воскресение Христово - «…если Христос не воскрес, то и проповедь наша тщетна, тщетна и вера наша» (1 Кор. 15, 14). И Христос как Богочеловек Своим Воскресением и Вознесением открыл для людей возможность предельной близости к Богу. Но Богородица - обычный человек, по плоти и своей природе Она такая же, как и мы. И вот Ее человеческую природу Господь первой удостоил величайшего события, которое прежде не случалось с людьми.
И в праздник Успения Пресвятой Богородицы мы празднуем не смерть Божией Матери - мы празднуем открывшуюся нам возможность для человеческой природы принять в божественной жизни телесное, полное участие. Люди иногда думают, что пребывание с Богом «на облачках» - это такое полуаморфное, бестелесное и бесцельное существование: сидишь себе на дереве и фрукты ешь, да еще все это происходит в вечности, то есть мучительно долго. А оказывается, ты всем своим существом будешь пребывать в общении с Богом. Понять это современному человеку непросто - у него столько своих проблем и столько всего интересного здесь, на земле, что ему нет дела до того, что будет происходить после…
- Почему Божия Матерь не оставляет Своей молитвы о нас? Почему мы Ей так дороги?
- Если бы я смог ответить на этот вопрос, то должен был бы тут же рухнуть от самомнения и гордости. Откуда я, обычный человек, могу знать, почему так или иначе поступает Божия Матерь? Могу только предположить, что Она жалеет нас. Что Ее печаль за человеческий род и любовь к людям понуждают Ее постоянно ходатайствовать за нас перед Богом.
Почему мы, христиане, которые краешком глаза увидели, что такое Божественная любовь, иногда жалеем других людей? Мы видим, как они, помимо своей воли, служат врагу, и сами страдают от этого. Любовь Божией Матери к людям безмерно большая, она видит каждого конкретного человека, как он мучается от своих страстей, как он сам не может выбраться и руку за помощью не протягивает. От этого еще больнее - когда человек тонет, смотрит на тебя, а помощи не просит.
Пресвятая Богородица этот мир видит с изнанки, видит фантастическую пропасть между благостью Божией, тем, что Господь уготовал любящим Его, и тем, в каком греховном болоте человек сейчас находится. И небожителей эта пропасть ужасает. Казалось бы, что такого - протяни руку, попроси - и тебя вытащат. Но человек упорно молчит - болотная жижа залепляет ему глаза и уши, но он не просит о помощи. И вытащить его нельзя, потому что нельзя нарушить свободную волю, и смотреть на него невозможно...

КОГДА ЛЮБВИ ХВАТАЕТ НА ВСЕХ

Трудно представить, что чувствовала Божия Матерь, стоя у Креста... Как Она смогла это пережить и не потерять веру в Своего Сына как в Бога?
- Чувства Божией Матери, которые Она испытывала к Своему Сыну, когда Он был маленьким ребенком, когда вышел на проповедь, когда Его схватила стража и Он подвергся страшной казни, эти чувства - сокровенная тайна, которую не надо дерзать подсмотреть. Церковная богослужебная традиция во время чтения Двенадцати Страстных Евангелий в Страстную пятницу влагает в уста Богоматери слова, которые Она произносит, обращаясь к Своему распятому на кресте Сыну. Это одна из самых потрясающих стихир, в ней нет человеческого плача, романического или сериального, к которому мы привыкли, в нем есть глубокая скорбь и недоумение: «Вижу Тя ныне, возлюбленное Мое Чадо и любимое, на Кресте висяща, и уязвляюся горце сердцем». Во всей полноте и силе эти чувства выражены в Евангелии - во время Распятия Божия Матерь все время молчит. И этим Ее молчанием у креста все сказано. Все чувства, все эмоции, которые нам по-человечески хочется понять - мы можем сопереживать им. И, глядя на икону Распятия, соучаствовать в этом молчании…
- Обращаясь к Божией Матери в молитвах, мы называем ее Заступницей, Утешительницей, Ходатаицей за нас перед Господом. Но нас так много, а Она одна. Как Она нас всех слышит, как Ей удается отзываться на воздыхание стольких сердец?
- Этот вопрос решится, когда мы переступим границу вечности и увидим мир таким, каким он устроен на самом деле. Сейчас мы живем в падшем, поврежденном грехом мире, где у нас возникает много вопросов. Например, почему у одного человека так много любви, и он этой любовью делится, а у другого так много горя, что он убивает им и самого себя, и всех вокруг? Ежедневно в десятке тысяч храмов совершается Божественная литургия, и везде Один и Тот же Христос соединяется с сотнями тысяч человек в Таинстве Причастия. Как такое может произойти? Как Его хватает на всех? Святитель Игнатий (Брянчанинов) такое объяснение нашел через простую аналогию. Как солнце отражается в миллионах капель, так и Божественная любовь распространяется на весь наш мир, и Матерь Божия обладает этой любовью во всей полноте.
- Почему же человеку порой бывает трудно почувствовать и поверить в это?
- Потому что вера не обусловлена миром, в котором мы живем, - ни нашими переживаниями, ни чувствами, которые все от этого мира, ни страданиями, ни бедами, ни волевым усилием - ничем человек не сможет получить, стяжать, заработать веру. Она не из этого мира. Поэтому когда ко мне приходит человек и говорит, что у него нет веры, я понимаю, что он обманывает самого себя - нет ни одного человека, у которого бы не было веры. Иначе бы человек не прожил бы и дня. Весь вопрос в доверии. Способен ли человек довериться, как сейчас говорят, «институту Церкви»? Часто путают эти два понятия - вера и доверие. И доверяться вере, которая у них есть, люди начинают через испытания, которые Господь им дает, через молитвенное общение со святыми, с Божией Матерью. Человек, который почувствовал это, никакими словами или жестами - никак, даже самому близкому человеку, не сможет объяснить, что с ним произошло. Вдруг в нем возникло доверие. Он доверился Божией Матери, Которую он не видел и, возможно, никогда не увидит кроме как на иконе. Он Ее почувствовал и доверился Ей. Современному человеку трудно довериться, он все время думает, что его обманут. Но доверие - это самый короткий путь к вере. И если человек пойдет по нему и попробует вкус христианства, ему больше не нужны будут никакие слова, доводы, доказательства и объяснения праздников - он наслаждается вкусом.

Какой самый главный вопрос в жизни человека? Это вопрос об одиночестве , причем не столько житейском, сколько бытийном: зачем я пришел в этот мир и кому это нужно? Наверное, с каждым хотя бы раз в жизни такое случалось, когда этот главный вопрос приходил на ум. И с этого дня уже не было покоя. В первый раз это чаще всего происходит в подростковом возрасте. Ребенка начинают называть трудным, а возраст переходным. Но переходным к чему, ведь дальше совсем не легче? Разве что другим это становится менее заметно, потому что взрослеющий человек начинает прятать от посторонних свой внутренний мир. И вопрос, в подростковом возрасте неосознанный, теперь становится очень даже конкретным и от этого невыносимо мучительным.

В отрочестве произошел со мной один случай, ставший некой попыткой дать мне ответ на главный вопрос. В один прекрасный, но мучительно долгий зимний вечер в квартире отключили электричество. Делать было нечего, и пришлось найти единственное освещенное место — подоконник, а за окном — уличный фонарь и пушистый падающий снег. Пробыв в абсолютном одиночестве продолжительное время, я почувствовал, как внутри что-то оборвалось от ясного и предельно реального присутствия рядом Разумного Существа. Не было желания спрятаться, накрыться одеялом или в ужасе бежать за свечкой. Наоборот, разлучение с этим Существом представлялось как большая потеря. Тогда и пришло впервые чувство того самого одиночества и тоски. А в качестве памятного подарка об этой встрече в душу было вложено ощущение, которое наиболее точно можно передать словом «сладость». Родители, вернувшись домой, не могли понять, почему ребенок так отстраненно задумчив и необщителен, и, скорее всего, решили, что начался переходный возраст.

Неизбывно наше одиночество на Земле. Ничто не может утолить боли одинокого человека. Но в то же самое время, когда она достигает своего пика, человеку что-то открывается и даже приходит некоторое утешение.

Помню, как-то раз, тоже в отрочестве, я проходил мимо дома престарелых. На маленьком балкончике в креслах и инвалидных колясках сидели несчастные старики. Они совсем не общались друг с другом, но и совершенно одинокими не выглядели: каждый был наедине с какой-то своей думой. И, по-видимому, эти думы были так непохожи на мое собственное мировосприятие, что я на одно мгновение испытал острое желание быть с этими брошенными стариками, может быть, даже быть ими. В народе говорят «старый, что малый», намекая на то, что оба эти возраста отличаются глупостью. Наверное, так оно и есть, но для ответа на главный вопрос «нужен я кому-нибудь?» старость да малость — самое подходящее время.

Итак, почему же меня никто не любит? Вернее, почему не любит без предварительных условий и доказательств? Об этом человек спрашивает себя вот уже тысячи лет. По сути, попыткой ответа на этот вопрос является вся человеческая культура. Литература, музыка, искусство во всех проявлениях — это поиск доказательств любви и взаимные упреки. Но есть область человеческой культуры, где наконец-то этот ответ звучит и где нет упреков и жажды доказательств, а только признание на разные лады очевидного факта: человек без Бога бесконечно одинок и бессмысленен . Это — церковное искусство и, прежде всего, слово. Молитва — наша часть диалога с Богом . Если мы Богу ничего не скажем, то Он нам ничего не ответит , будет стоять рядом и ждать нашего вопроса. Вне религиозной жизни, без молитвы и общения с Богом ответа на главный вопрос не существует. Все другие способы избежать одиночества заканчиваются, как показала русская литература, печально: либо убийством старухи-процентщицы, то есть желанием занять место Бога, либо под колесами поезда, то есть нежеланием быть с Богом.

Итак, самый главный ответ на самый главный вопрос существует! Мы не одни , есть Бог, с которым можно говорить, но кто Он, каков Его облик и как с Ним строить диалог, ведь общение требует прямого взгляда в другое лицо? Это лицо не вымышлено, не эфемерно, и оно явилось нам вместе с запахом прелого сена или терпкой хвои в морозную ночь, окруженное облаком пара от дыхания домашнего скота.

Прошло много лет после моей детской встречи в темноте с таинственным Существом, тоска по этому сладостному общению поубавилась, но никуда не исчезла, а вот чувство одиночества возрастало в геометрической прогрессии. И однажды, бродя по Москве в ясную и хрустящую рождественскую ночь, я зашел в небольшой древний храм бывшего Спасо-Андронникова монастыря. Рождественская служба уже шла, в полумраке долго что-то читали, но неожиданно зажегся свет, открылись Царские врата, и я услышал:

Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит: ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют: нас бо ради родися Oтроча младо, Превечный Бог (кондак Рождества).

И вот, поймав на себе в тот момент прямой взгляд с иконы Спаса Нерукотворного, я узнал моего таинственного посетителя в далеком детстве.

Стало вдруг ясно, для чего нужен Бог человеку, для чего Он пришел к нам. Чтобы дать каждому такое участие в его жизни и полноту общения, которого никогда не получить ни от одного человека. Для избавления от одиночества нужен Богочеловек — Иисус Христос , Пресущественный, то есть всегда существующий и нас ради родившийся по Своей безмерной любви, ведь пришел Он в мир для Крестной жертвы. И Он точно никогда не умрет, как умрут мои родители и все, кто меня любит по-человечеству, а значит, будет любить меня, и их, и всех - вечно.

«Саратовская областная газета» № 211 (3555)

Пожалуй, мои родители были атеистами, потому что о том, кто такой Бог, я узнала явно не с пеленок. Бог в моем детском воображении представал эдаким грузным старцем с увиденной как-то и крепко засевшей в голове библейской картинки - суровым и страшным, которому лучше не попадаться на глаза. Я и не попадалась: верить в этого старца никто из родных меня не принуждал, а ходить в церковь, даже при желании, мне было бы не с кем.

Не скажу, что во мне воспитывали отвращение к религии - нет, это было, скорее, безразличие, подогреваемое моими детскими фантазиями на тему Бога: из обрывков подслушанных разговоров я составила себе мнение о том, что православная вера - это что-то в высшей степени непонятное, страшное и скучное. И, вдобавок, непосильно тяжелое, потому что заставляет отказываться от приятных и привычных вещей.

Например, от еды. Ведь, если вдуматься, церковный календарь просто пестрит постными днями и, сложенные вместе, они составляют едва ли не половину дней в году. О самом продолжительном и важном посте - Великом - знают, пожалуй, даже далекие от православия люди. Но, ведь помимо этого, длящегося сорок дней, поста существует немало других: к примеру, Петров, Рождественский или Филиппов посты, а также Успенский. Все это многодневные посты, а ведь, кроме них, верующим предписано также поститься каждую среду и пятницу, кроме сплошных седмиц, или недель, которых в году всего две.

У любого, не связанного с религией человека, чего доброго, голова от таких строгостей пойдет кругом. Ведь именно необходимость поститься, ущемляя себя не только в пище, но и развлечениях и всем том, что отвлекает от созерцания своего внутреннего мира и препятствует работе над ним, отвращает от православия очень многих людей. Те, кто не чувствуют в себе силы на столь долгое время отказаться от мяса, не смотреть телевизор, не притрагиваться к спиртному и компьютерным играм и совершать прочие геройские поступки, задают резонный вопрос: «Для чего вообще нужны посты и почему их так много?» Может, пост - это пережиток прошлого, неуместный в нынешнем обществе, который следовало бы отменить? Как-никак под стремление современного человека максимально упростить и «окомфортить» собственную жизнь подпадает даже его общение с Богом. «Для чего они, эти посты? Пусть их придерживаются священники и монахи, а мне они не нужны. Мне достаточно веры в сердце…», - заявила недавно моя соседка, не чересчур набожная, но причисляющая себя к верующим женщина, которую можно увидеть в церкви ставящей свечку разве что тогда, когда какое-либо несчастье угрожает ей или ее семье.

И такое мнение приходится слышать от окружающих сплошь и рядом. Так что поневоле задумаешься: а что, если труд быть «правильным» православным действительно непосилен для большинства современных людей? Более того: что, если этот труд не так уж необходим? Быть может, для того, чтобы считаться православным христианином, достаточно просто быть хорошим человеком, носить на груди крестик и иногда захаживать в храм помолиться за здравие и за упокой? И, если уж изнурять свой дух и плоть аскезой, делать это хотя бы один раз в год?

Екатерина Вельт

Постимся, потому что надо!

Кое-что о доверии и "неумном" консерватизме.

Прочитав вопрос, первое, что приходит на ум - порассуждать на тему комфорта, этого нового явления в нашей жизни. Ведь еще сто лет назад, а может быть и вполовину меньше, люди не задумывались даже о том, как сделать собственную жизнь комфортнее. Чаще всего, пред отдельным человеком или перед целой страной, стояла очень конкретная задача - выжить.

Гроб с музыкой и… кондиционером

Это могло быть нашествие врагов, эпидемии, недостаток ресурсов, нехватка пищи и, наконец, суровый климат. В таких условиях человек задумывался о том, что он живет как бы в призрачном мире: на что бы он ни опирался - собственное здоровье, ум, помощь и защита соплеменников - всего этого было явно не достаточно. Все равно он чувствовал себя маленькой песчинкой, попавшей между жерновами времени.

И тогда волей не волей приходило ощущение реальности другого, духовного мира, в котором все настоящее, и, что самое главное, человек признавал, что наш материальный, земной мир всего лишь подготовка к инобытию - истинной реальности. Поэтому какие-либо лишения и неудобства нашей текущей жизни можно и потерпеть. И поудобнее, покомфортнее здесь все равно не устроишься, потому что никому в здравом уме не придет в голову готовить себе гроб с бархатными подушками, телевизором и кондиционером…

Сейчас же, несмотря на все объективные трудности современной жизни, уровень комфорта вырос скачкообразно. Еще двадцать лет назад, чтобы позвонить по телефону, нужно было встать и дойти до аппарата, стоящего в коридоре, а то и вообще пройтись по улице до телефона-автомата. Ныне достаточно просто опустить руку в карман и достать мобильный телефон. Психологи уже не на шутку обеспокоены тем, что появился человек нового типа, скажем так, представитель «кнопочной» цивилизации. Люди становятся все дальше и дальше от суровых условий окружающего мира, и все реже держат в руках мотыгу или лопату, а чаще кнопочный пульт от телевизора. Поэтому совершенно поменялась система ценностей. Если раньше (и не так уж давно) человек чувствовал себя должником перед природой, обществом, семьей, и, в конце концов, перед Богом, то теперь сама мысль о том, что он кому-то что-то должен вызывает у современника чувство протеста и недовольства: «с чего это вдруг я должен делать то или другое?».

Совсем не удивительно, что новое мировоззрение, нового человека - больше требующего, чем отдающего - пытается что-то изменить и в религиозной жизни, которая как раз более чем какая-либо другая построена на строгих правилах, иногда даже запретах. Сейчас нередко можно услышать критику христианских правил жизни и призывы (иногда даже из внутрицерковной среды) смягчить или вообще отказаться от строгостей и «излишнего» аскетизма Православия. На это у христиан ответ всегда один и тот же: не мы эти правила установили, не нам их и менять. Можно, конечно, увидеть в этом неумный и несовременный консерватизм, но можно увидеть и другое: мудрый и нестареющий принцип жизни - доверять тем, кто старше и опытнее. Таковыми для нас являются святые отцы и вообще все то, что мы называем священным преданием Церкви.

Действительно в Евангелии не так уж много прямых указаний о том, как нам жить, что есть, а от чего воздерживаться. Там содержится главное - заповеди Христа, главная из которых заповедь о любви. Но вот как пройти путь от, например, гнева до любви - этому нас уже научили сами прошедшие этим путем святые отцы Церкви. В этом свете, вопрос «а зачем нужны посты и почему их так много?» получает неожиданный и «несовременный» ответ: потому что так надо!

Бойцы элитного "спецназа"

Убедится в правильности такого подхода невозможно в течение даже очень продолжительной жизни. Поэтому есть только один путь - довериться многовековому опыту Церкви и тем правилам, которые она выработала. Этот опыт бесценен, и обобщенно его можно назвать церковной жизнью, которая сначала выбирается человеком почти «вслепую», а затем он уже сам убеждается в правильности этой жизни. Один из святых отцов Церкви так и сказал об этом, что необходимость церковных правил усматривается по мере их исполнения.

Поэтому то, что наводит ужас на современного изнеженного офисного работника - "какие-то там" посты, ограничения в развлечениях, в поведении и даже в одежде - все это становится понятным (и даже приятным) только тогда, когда человек начнет исполнять эти «пережитки прошлого». Если хотите, то настоящую церковную жизнь можно считать неким элитарным клубом, причем карточка члена этого клуба выдается каждому, но не все оказываются согласными с установленными в нем правилами и традициями. Одно из самых тягостных, как зачастую кажется со стороны, правил - правило поста. Поэтому пост во всех его смыслах - и в кулинарном, и в поведенческом - дело не только добровольное, но и элитарное. Он отделяет постящегося от обычной «серой» жизни, придает некий «статус» и преимущество. Но преимущество не перед людьми, как это бывает в обычном элитарном клубе, а перед нашими врагами - страстями, грехами и духами злобы. Если христианин приобретает опыт правильного церковного поста, то становится как бы элитным духовным спецназом, которого уже всерьез боятся вышеперечисленные враги. И самое главное преимущество поста (поистине элитное качество) - это правильный взгляд на самого себя, на свою греховную природу и навык страха перед этой бездной.

Мы живем в бесстрашное время, мы ничего не боимся. А то, чего нужно бояться, просто изгоняем из пространства своей жизни. К сожалению, это привело к тому, что огромное количество людей живет по принципу прямо противоположному христианскому мировоззрению. Если апостол Павел сказал «все мне позволительно, но не все полезно», то современный человек как бы говорит: а почему это мне этого нельзя?!

Можно упрекнуть нас, христиан, в том, что мы порабощены религией страха, что мы принуждаемы к исполнению повелений этой религии страхом. Наверное, это будет справедливый упрек для человека, боящегося только одного - что сломается пульт от телевизора. Но для нас другого пути нет, если свою религию мы сделаем бесстрашной, современной и комфортной, то она ничего не сможет дать нам, чтобы преодолеть этот «древний ужас» перед бессмысленностью и бесцельностью своего существования. Этот самый главный страх, который был изгнан Христом, пришедшим сказать нам, что мы нужны Ему и что Он придет за нами и заберет к Себе.

В селе появился православный храм. Где-то восстановили старый, полуразрушенный, где-то новый построили, на новом месте, а где-то бывшую совхозную столовую или магазинчик отдали инициативной группе верующих: делайте там что хотите, все равно никому не нужно. А село-то меж тем вымирает. Говорить «умирающее село» сегодня - все равно что «сладкий сахар». Село - значит вымирающее. Все привыкли.

Дальше в это село приезжает священник. Приезжает он, конечно, не для того, чтобы это село поднимать (хотя приходилось читать об удивительных батюшках, умудряющихся параллельно делать и это тоже). Он приезжает для того, чтобы совершать Евхаристию и проповедовать слово Божие. Но, приехав, он вольно или невольно становится участником местного процесса. Потому вопрос о завтрашнем дне села встанет перед ним с неизбежностью.

Но сначала встанут другие вопросы: чем отличается сельская паства от городской? Что и как нужно сделать для этих людей в первую очередь? Что противопоставить унынию и привычке видеть причину всех несчастий в ком угодно, только не в себе самих? Как самому не приуныть, глядя на эту картину?

Оба наших сегодняшних собеседника по происхождению москвичи. Оба имеют опыт служения в городе. Оба деревню не выбирали - поехали служить по послушанию. Мы решили поговорить с ними об их служении.

Иеромонах Дорофей (Баранов) был настоятелем православного прихода в Багаевке Саратовского района. Пока храм там строился, отец Дорофей приезжал с дарохранительницей, служил обедницу в сельском Доме культуры. Так продолжалось пять лет, а потом иеромонаха Дорофея перевели в Юрловку - деревню, по его словам, еще более заброшенную и несчастную, чем Багаевка.

- Отец Дорофей, Вы этого ждали, Вы были к этому готовы - служить в маленьком, умирающем селе?

Нет, конечно, я такого не ждал и не готовился, хотя это, может быть, и странно для священника и монаха - не быть готовым ко всему, к любому служению. Когда я принял монашеский постриг, мне казалось, жизнь сложится по-другому. Но случилось так, что я стал настоятелем строящегося сельского храма. И это меня действительно испугало. К «хождению в народ» можно относиться иронически, когда наблюдаешь со стороны за другими, а когда это нужно сделать тебе самому - тогда это очень серьезно.

Ранее я не общался практически ни с кем, кроме горожан, причем горожан мегаполиса, и знакомство с совершенно иными людьми - людьми, как я предполагал, другой цивилизации - казалось затруднительным и трепетным. Этот страх был сродни тому страху, который испытывает священник, когда идет в больницу к безнадежно больным людям, умирающим. Или к детям. Ты понимаешь, что не можешь спрятаться, скрыться за какой-то столбик внутри твоей души. В знакомой тебе среде, в городском храме, где ты давно служишь и уже привык, и к тебе все привыкли, этого страха нет. Там можно, в определенном смысле, спрятаться. Там к тебе приходят новые, незнакомые люди, но именно они к тебе приходят, а не ты к ним. Ты им нужен, и тебе не так сложно произвести на них положительное впечатление.

А приехав в село, ты оказываешься под пристальными взглядами людей, к которым ты приехал (причем если тебя и звали, то далеко не все!) и которые теперь тебя изучают и боятся быть обманутыми. Заполучить их расположение и доверие совсем не просто. Деревенский человек будет долго и осторожно «пробовать» священника, но когда уж распробует, убедится, что батюшка хороший, добрый - тогда уже будет любить его беззаветно, и возникнет прочная связь на долгие годы.

И вот, прошел у Вас в Багаевке этот период «распробования» - и что же, возникла связь? Благочинный отец Владимир Пархоменко говорил, что Вас там не сразу, но полюбили.

Надеюсь. Когда этот процесс прощупывания человека заканчивается, то в деревне больше, чем в городе (в городе это редко встретишь), возникают такие сугубо патриархальные взаимоотношения: ты - отец, даже если на полвека моложе иного своего чада. В деревенской жизни отсутствует городская суета, еще и оттого эти отношения остаются крепкими, теплыми и, если все было правильно, выдерживают испытание разлукой. Если священник уезжает из села, и в село приезжает другой священник, его тоже будут воспринимать как отца семейства, но и прежнего отца не забудут. Меня до сих пор приглашают в Багаевку, когда там случается что-то неординарное, когда человек, чьему приходу в Церковь мне довелось содействовать, тяжело болеет или умирает. Это действительно почти семейное родство - «наш батюшка». Еще и по этой причине новому священнику очень трудно выстроить отношения в селе - село не сразу может «своего» батюшку заменить для себя кем-то другим.

- И как же Вы реагировали на подобные обращения?

Ходатайствовал перед местной администрацией! В деревне люди гораздо более зависимы от власти, чем в городе; сельский житель не может создать себе «территорию свободы» от властей. И бывает так, что договориться с этой властью он может, действительно, только через священника. Что же касается семейных конфликтов - городскому жителю не менее, чем сельскому, свойственно иметь претензии к близким и вместо исповеди в своих грехах рассказывать священнику о чужих. Просто в селе это более открыто, обнажено, не спрятано за внешнюю видимость «культурного поведения». Убедить человека в том, что причина семейного несчастья не только в других, но и в нем самом тоже, указать ему на грех осуждения, посоветовать искать мира с близкими - иногда это удается. Но жизнь в селе гораздо тяжелее, чем в городе, и потому грубых бытовых грехов больше. Не всегда нужно останавливать деревенскую женщину, которая говорит о своем пьющем муже, и требовать, чтобы она переключилась на свои собственные грехи, поискала причину в себе. Когда-то ей надо просто дать выплакаться перед Богом. Здесь должна быть пастырская деликатность, нужно увидеть, почувствовать, что человеку в данный момент нужнее - правильное пастырское наставление или возможность излить, наконец, свою скорбь. Но вот напрямую вмешиваться в какие-то семейные ситуации - этого я старался избегать.

- Значит, главное отличие сельской паствы от городской - в особой близости к пастырю?

Для городского человека священник - это такой особый человек, с которым он только на исповеди близко соприкасается. А от сельского священника ждут, и очень напряженно ждут, что он будет активно вмешиваться в жизнь людей, что он будет разговаривать с ними на каком-то очень понятном и близком для них языке. В деревне священник ни на минуту не может перестать быть священником и стать «просто человеком». Там все время все на него смотрят. Жажда теплого душевного общения, потребность в любви, в поддержке - она везде велика, но там, в деревне, особенно.

- Предлагали Вам «судить» семейные конфликты? «Батюшка, скажите моей снохе..» - такое было?

Конечно, было. И не просто предлагали или просили, а требовали. Многим на селе кажется, что священник должен выполнять функцию ветхозаветного судии. И более того - посредника меж населением и мирской властью. Ремонт дороги, водопровода - со всем этим тоже идут к священнику.

- Почему?

Потому что такое вмешательство могло принести пользу в традиционном обществе, там, где возможно апеллировать к какой-то общинной морали. Деревня - она уже по определению община, так было издавна, но сегодня это разрозненные, чужие друг другу люди, и чужая беда для них часто становится поводом для сплетен, развлечением в однообразной жизни. Мне приходилось уже писать о мальчике из пьющей семьи, который несколько раз пытался покончить с собой, и это обсуждалось всем селом, но обсуждалось поверхностно, не всерьез, люди не видели в этом трагедии, проблемы. И вот наконец мальчику это удалось. О чем это говорит? О том, что механизмов общественного воздействия нет, здоровой общинной жизни нет, и священник не может ничего исправить, он может только отдельного участника этого конфликта как-то утешить. В городе тоже нет этих механизмов, но в городе это не так обнажено, там это скрыто или растворено в большом количестве населения. А в сельской жизни это все ясно видно, и трагедия нашего народа там очевидна как нигде.

Я сама родом из села, и мне периодически приходится бывать на сельских похоронах. Создается впечатление, что люди стали безразличны к смерти. Горе - это удел самых близких, а остальные - будто не понимают, что произошло. Раньше, в моем детстве, такого не было: чувствовалось некое содрогание перед смертью, почтение к ней.

Похороны в селе иногда действительно тяжелы. Мне, как и большинству сельских священников, едва ли не каждую неделю приходится отпевать, и на фоне молитв чина погребения становится особенно ясно, что покойник, что сама смерть для остающихся живых - то, что нужно вытеснить из своего мира. Священник пытается молитвой вместить покойника в мир этих людей, закрепить в их сознании простую мысль о том, что у Бога все живы, а они делают нечто противное - им надо как бы закрыть за усопшим дверь и выбросить ключ, чтоб ничего от него не осталось, не тревожило живых. Это совсем не похоже на прощание в христианском понимании. Отпевать в этой обстановке очень тяжело. Пытаешься после отпевания что-то людям сказать и видишь, что слово не то что не доходит - оно отскакивает. Люди не понимают, о чем священник говорит. Почему так? Не знаю.

- От многих можно услышать, что в деревне сегодня царят уныние и безнадежность.

Может быть, буду субъективен, но скажу, что уныние и безнадежность там чувствуются меньше, чем в городе. Напротив - в сельских жителях больше надежды на хорошее будущее. В селе люди больше думают о завтрашнем дне с его практической стороны: им завтра нужно жить. Завтра будут те же коровы, те же свиньи, тот же огород и те же дети, которых нужно кормить. Насущные заботы - они есть и в городе, конечно, но в городе больше комфорта, больше пространства для того, чтобы философствовать, осмыслять, а это осмысление и приводит порой к трагическим выводам. В деревне больше необходимости просто выжить, выживать, а эта необходимость выживать приводит человека к здоровой философии, здоровому взгляду на мир. Деревенский человек лучше понимает, что будущее - в его собственных руках. Причем это надо суметь разглядеть, потому что внешне все выглядит именно так, как вы говорите, - полная безнадега, отчаяние. Если прийти на площадь в базарный день и послушать, что там люди говорят, - покажется, что сейчас они разойдутся по домам, лягут в заготовленные гробы и больше уже не встанут. Но на самом деле назавтра они будут продолжать жизнь. Деревенский человек - он бодр и весел, пока его никто не видит, но как только к нему подойдет незнакомый человек и о чем-то его спросит - у него сразу все плохо. Это такая особенность нашего народа, своего рода психологическая защита. А если ты выведешь человека на уровень более доверительного общения, ты почерпнешь в нем еще больше надежды, веры в будущее, чем в городском жителе. Городской житель - скорее наоборот, он предстает бодрым оптимистом при первой встрече, а после небольшой беседы становится ясно, что в нем царит уныние.

Но если так, почему никакого прогресса в сельской жизни не видать? Почему в ваших Юрловке и Багаевке людям нечего делать?

В деревне всегда есть что делать. После развала совхоза людей просто никто не организовал на какую-то деятельность. А организоваться сами они уже не могут. Не в силах почему-то в данный момент наш народ взять общую судьбу в свои руки. Причина - и это касается не только Юрловки, - возможно, в том, что мы не доверяем друг другу. Люди смотрят друг на друга с огромным недоверием. Есть примеры, когда внешняя воля людей организует, и люди расцветают. Но если внешней инициативы нет - люди совершенно неспособны что-то сделать вместе. Активист, пытающийся заставить их объединиться, - это мученик безнадежный. Его первого обвинят, если что-то пойдет не так.

Батюшка, у нас с Вами получилась такая противоречивая картина - и светлое, и доброе, и страшное, и злое. Но если в селе строится храм, если хотя бы с запасными дарами приезжает священник и служит обедницу в каком-нибудь клубе. Меняется что-то в настроениях людей? Согласны ли Вы с тем, что не умрет то село, над которым крест?

Багаевка располагается таким природным амфитеатром: храм в центре, из любой точки виден золотой купол, крест. Вот житель выгоняет рано утром скотину, вот он идет на базарную площадь или возвращается вечером, не совсем трезвый. И каждый раз идет мимо храма. Но что-то в душе у людей все равно происходит… Это мы в городе все ждем конца света, ищем и слушаем пророчества, а в деревню апокалипсис прокрался незаметно. Еще раз скажу, что безумие, до которого может дойти человек, лишивший себя богообщения, в деревенской жизни настолько очевидно, что это урок всем нам. И если есть возможность хоть как-то это безумие ослабить, строя храмы - даже там, где об этом никто не просит, то надо это делать. В заключение все-таки оптимистичный пример: один мужик, живший по соседству со строящимся деревенским храмом, страшно ругался матом, что, мол, развели грязь и я вам всем покажу… В общем, охранник на стройке был не лишним. Недавно меня пригласили на престольный праздник этого храма. После службы на улице подходит ко мне этот мужичок и честно признается, что в храм пока зайти не может, но как он рад, что построили… А далее неразборчивые всхлипывания, которые, может быть, даже и весомее иной «интеллектуальной» исповеди.

* * *

Протоиерей Владимир Пархоменко восемь лет служил настоятелем храма в честь Преображения Господня в селе Пристанном Саратовского района, потом был назначен настоятелем Христорождественского храма в Саратове, а теперь вернулся в сельскую местность, точнее, в село Усть-Курдюм, в строящийся Вознесенско-Пантелеимоновский храм. Старинные волжские села, в которых отцу Владимиру приходится служить, сейчас просто съедаются городом, превращаясь в зону престижной коттеджной застройки.

Когда Вы приехали в Пристанное, перед Вами тоже стояла проблема - войти в сельскую среду, найти общий язык с людьми?

Проблемы такого рода возникают у священников, которые не живут на месте, у приезжающих. У того, кто живет одной жизнью со своими прихожанами, такой проблемы - найти общий язык, стать своим как правило, нет. Ведь у любого человека в сознании есть такие понятия - «наш» и «не наш». Наш председатель, наш завклубом, наш директор. Священник должен быть тоже - наш. Люди должны знать, что он ходит в тот же сельский магазин, что его дети на том же автобусе в школу ездят. Пока священник не живет на месте, это «наш» тяжело формируется в сознании прихожан. Формируется, конечно, но медленно. И у отца Дорофея, хоть он и не жил в Багаевке, это получилось в конце концов, и его там все полюбили. Но на это ушло больше времени.

- Для сельского жителя священник ближе, чем для горожанина?

В городе частная жизнь священника все же скрыта от прихожан, а в деревне все на виду. Как священник ведет себя в быту, как живет его семья, как он детей воспитывает - все это люди видят. Но даже если они относятся к священнику с уважением, с симпатией, любят с ним общаться, это еще не означает воцерковления и сплочения в церковной общине. Пристанские мужики с удовольствием обсуждали со мной хитрости рыбной ловли (там многие выживают рыбалкой), но завлечь этих рыбаков в храм мне было очень тяжело. Они уважают веру и образ жизни священника, но сами духовной жизнью не живут. Уровень принятия священника сельским обществом еще не говорит об уровне церковной жизни.

Но ведь Вам удавалось каким-то образом повышать этот уровень, приводить людей в храм? Что здесь зависит от священника?

За уши в храм никого не затянешь. Когда вникаешь в сельскую жизнь, видишь, что вера-то у людей есть. Они не отождествляют себя ни с атеистами, ни с людьми других конфессий, они знают о себе, что они православные. Но вместе с этим у них есть масса отговорок, поводов не ходить в храм или же стереотипов. Людям представляется, что Церковь - это что-то далекое, закрытое, отдельное от их жизни; мужчинам кажется, что ходить в Церковь прилично только женщинам: «Бабы пусть ходят, а у нас поважнее дела есть». Молодым кажется, что церковь - это «для бабушек», а они «еще успеют». Многое зависит от способности священника разрушить эти стереотипы. Если барьер будет сломан, это сразу облегчит задачу священника: люди придут в храм, и дальше уже сама церковная жизнь сделает свое дело.

От священника зависит многое, но не всё. Сельская приходская жизнь действительно очень отличается от городской. Городские приходы пополняются прихожанами всех категорий, в любом городском приходе есть и костяк, и люди, которые вокруг него. В селе же все едино. И притом село от села может очень сильно отличаться. Это заставляет вспомнить Евангелие (см.: Лк. 9 , 5; Мк. 6 , 11) и Деяния святых апостолов: воздвигли гонение на Павла и Варнаву и изгнали их из своих пределов. Они же, отрясши на них прах от ног своих, пошли в Иконию (Деян. 13 , 50−51). Как и предупреждал Спаситель, в одном селе апостолов примут, а в другом не примут, и надо уходить, отрясая прах с ног. В городских храмах вы этого не заметите, а в глубинке заметите разницу между принимающим и непринимающим селом. Есть села, где активный костяк, хороший приход, где священник востребован так, что его просто опустошают. А есть села, где очень трудно что-то организовать. Мне как благочинному эта разница была хорошо заметна в свое время.

- Почему же так?

Понять причину можно, если помнить, что яблоко от яблони недалеко падает. Неотзывчивость иного современного села - наследие бездуховной жизни предков. Я происхожу с Дона, там жили мои бабушка и дедушка, и я с детства знал, что есть села и станицы - строгих нравов, а есть такие, к которым все с презрением относятся: считается, что там живут одни бездельники, или воры, или блудники. Деревня - это очень замкнутая среда. В ней люди живут вместе - даже вынужденно: может быть, я не хотел бы с этим человеком общаться, но если у меня случится пожар, мне нужна будет его помощь. Однако это общение не всегда служит благочестию. Если в селе возобладала в какой-то момент традиция неблагочестивой жизни, если нашлась «паршивая овца», то это будет гораздо болезненнее, чем в городе. В городе все растворяется. А в селе подтверждается, что с преподобным пре подобен будеши, и с мужем неповинным неповинен будеши, и со избранным избран будеши, и со строптивым развратишися (Пс. 17 , 25−26). Праведнику тяжело жить в обществе, лишенном христианской нравственности, поэтому в «тяжелых» деревнях праведники не задерживаются.

- Но если возникла приходская община, то люди в ней вместе, и все-таки не вынужденно. Вы наблюдали какой-то позитивный процесс сближения, сплочения людей?

То, что люди вместе, - сказывается и на приходской жизни: возникшая между соседями ссора сразу перекидывается и на приходскую жизнь тоже. Здесь многое зависит от участия священника в жизни прихода, от его присутствия в любой ситуации. Если у него есть авторитет, если он действительно возглавляет общину, то она будет единой. Если нет, будет разброд. Если голова есть, то и тело едино.

У Вас уже достаточно большой опыт. Вы можете сказать, что Вам удалось что-то сделать? Сломать стереотип, сплотить приход, помочь многим? Вам везло на села, коль скоро они бывают разные?

Не люблю таких вопросов, они отдают советской отчетностью. Пусть Господь судит о том, что мне удалось, а что нет. А повезло мне в том, что я священник. Этого достаточно.

Поставим вопрос иначе: каким должен быть сельский священник, чтобы у него получилось это - изменить ситуацию к лучшему, привнести в деревенскую жизнь свет жизни подлинной, духовной?

Жизнь человека вообще зависит от того, насколько присутствует в ней духовное начало. Священник по определению должен быть человеком, который организует всех вокруг себя, созидает. А для того чтобы у него получалось, нужно, чтобы он не жил сиюминутными целями и собственными интересами. Он должен жить Небом и своей жизнью должен других людей возвышать и вдохновлять. У меня были знакомые священники, которые рвались из села в город, а в городе просто погибли как священники. И других священников знаю - которые сами, добровольно в деревню уехали. Один мой знакомый служил в глухом селе, в Мордовии. Так у них там режим жизни был такой: зимним утром просыпались и смотрели, над каждой ли трубой дым. Если дыма над трубой нет, все бежали туда. Потому что это означало: с хозяином что-то неладно. А если человек печь затопить вовремя не смог - это может смертью кончиться. Такое вот общее выживание в трудных условиях.

Человек верующий, а уж тем паче священнослужитель, не должен ставить во главу угла мирские цели: где служить, где жить, это все вторичные вопросы. А если это ставить во главу угла, тогда точно не получится ничего.

- Вы согласны, что в селе сегодня царят уныние, безнадежность, ощущение тупика?

Село как тупик, как безнадежная обочина жизни - это мировоззренческая позиция. Я с ней сталкивался. Задача сельского священника - поменять это сознание, потому что верующий человек не может так рассуждать. Такое рассуждение - наследство советского менталитета, отрыжка советского мировоззрения. Советский человек зависим от внешних условий, ему кто-то должен обеспечить хорошую жизнь, гарантировать будущее, решить все проблемы, а если не сделали и не решили, то беда. На что эту позицию необходимо поменять? На позицию верующего человека, который знает, что есть промысл Божий, что ничего случайного не бывает, что не просто так мы приходим в этот мир. И ответственность за свою ситуацию мы должны взять на себя.

Что Вы ответите человеку, который придет к Вам с нецерковным, недуховным, казалось бы, вопросом: «Батюшка, как мы завтра жить будем?».

Постараюсь ему мозги развернуть, если только это возможно. Скажу: как вы будете жить, так все и будет. Будете пить и всех, кроме себя, ругать - помину от вас не останется, сопьетесь, умрете, и на эту землю придут другие люди. И город, и село стоят праведниками. Не будет праведников среди вас - исчезнете.

Мирские вопросы священнику задают нередко. Его задача - дать человеку, задавшему вопрос, духовную шкалу ситуации. У человека в голове экономические, политические причины, а священник должен ему показать, что за всеми этими причинами стоит главная причина - духовная. Именно она - в основе любого нашего несчастья. За благочестие человека благословляется земля и все труды на ней, за нечестие все отнимается. У соловецких и валаамских монахов на каменных скалах росли фруктовые сады - без всяких особых технологий. Когда у священника получается это человеку сказать, человек оживает, начинает как-то развиваться. Если не получается, человек остается духовно мертвым.

Мы как-то ехали по сельской дороге с одним моим знакомым, бывшим моряком и бывшим председателем колхоза, который к вере очень серьезно пришел. Едем, видим все эти разрушенные фермы, и я - больше по привычке - говорю: вот, все развалилось. А он говорит: как же ему не развалиться, строили-то с матом-перематом, без Бога. Очень важно, чтобы люди, которые советские времена сегодня вспоминают с ностальгией, именно это поняли. Не потому все развалилось и село оказалось в такой печальной ситуации, что пришла какая-то плохая власть, а потому, что строили без Бога. Только поняв это, можно новую жизнь начать.

Журнал «Православие и современность» № 24